Мушкетер и фея (сборник)
Шрифт:
– Я ее всегда с собой ношу, – сказал Юрик.
Джонни кивнул.
– Джонни… – Юрик нерешительно поднял светлые глаза, в них была тревожная просьба. – Можно, я спрошу… про одно тайное дело? Совсем-совсем по-дружески, чтобы никому больше…
– Конечно! – Джонни отключился от других мыслей. У Юрки было что-то нешуточное.
– Джонни, я вот чего боюсь… там, в "Березке"… Если очень уж станет так… ну, домой захочется. Особенно вечером. В горле совсем заскребет… Может, от этого есть какие-нибудь таблетки? Ну, как от укачивания в самолете. Ты не знаешь?
–
– Я боюсь, что вдруг не сдержусь…
– Юрка… Ну и не сдерживайся, – тихо сказал Джонни. – Если потихоньку, не при всех, то иногда можно… Даже помогает.
– Тогда ладно… – со вздохом проговорил Юрик. – А может, я и ничего… Я с собой эту монетку возьму. И буду сильно-сильно в руке сжимать, если заскучаю. – Юрик улыбнулся, но глаза его по-прежнему были серьезные. А Джонни вдруг опять подумал, что Юрка стал почти одного с ним роста.
Но мысль о Юрко тут же перемешалась с другой – снова о Катьке и Алхимике. Это была колючая мысль: а почему Алхимик отдал билет? Пожалел Юрика и пошел домой к своим колбам? Домой ли? С Катькой они живут совсем рядом.
Подозрительность – нехорошее свойство. Но, с другой стороны, Джонни знал, что даже самые благородные люди иногда подвержены слабостям.
– Твой санаторий – не самая большая беда, Юрик, – с грустной доверчивостью сказал он. – Ты только не вздумай влюбляться.
Юрик раскрыл глаза широко-широко.
– Я что, ненормальный?
В дальнюю дорогу
Спектакль "Федя Мудрецов и дракон Горыныч" прошел с громким успехом. С таким, что его пришлось повторить на вечере старшеклассников и на общешкольном родительском собрании.
От начального сценария в спектакле осталось мало. Федя из унылого двоечника превратился в неунывающего и находчивого человека. Дракон Горыныч был уже не кровожадным чудовищем, а довольно добродушным зверем, несчастным от одиночества и необразованности. В конце спектакля Горыныч и Федя становились друзьями и дракон поселялся у Мудрецовых в гараже. Там он принимался за учебу: голова Стёпка – по программе третьего класса, голова Эдуард Коленкорович – в Институте охраны природы (заочно). И только голова Филиппыч от ученья отказалась, заявив, что она уже на пенсии…
Серега Волошин с приятелями не только переделал пьесу. Он еще написал песенки: для Феди и для Горыныча – для каждой головы.
Кроме третьеклассника Мудрецова и дракона в пьесе участвовали Федины одноклассники, черти-подростки, родители, глупый волшебник Звездочеткин и учительница. И зрители утверждали, что все они исполняли свои роли, как народные артисты. Но, конечно, самый громадный успех был у Горыныча. Он хохотал, пел, танцевал, жаловался на судьбу, звенел и сверкал панцирной чешуей, махал перепончатыми крыльями. Пасти его полыхали электронными вспышками. На афише, где указывались исполнители, было написано: "Змей Горыныч – группа под управлением Е. Воробьева".
Группа – потому что Горыныча играли пять человек. Один двигал крыльями, еще один управлял электроникой (это
Потом школьные праздники прошли, и начались новогодние каникулы.
Третьеклассники забрали Горыныча себе. Лишние механизмы из него вытряхнули, а громадное сверкающее чучело таскали по улицам на палках – с хохотом и бренчаньем. А еще интереснее было, когда они с Горынычем съезжали с крепостного вала.
С этого вала катались все мальчишки и девчонки города. Да и взрослые тоже. На санках, на специальных снегокатах, а чаще – на фанерках или пластмассовых подносах. Целые толпы с криками и смехом неслись вниз по накатанным обледенелым склонам и, как пестрый горох, рассыпались по площади, где стояла большущая елка.
И вот представьте себе: над разноцветными куртками и шапками, распахнувши зеленые крылья, летит с высокого склона серебристое и золотистое чудовище с тремя оскаленными головами?
Иногда компания третьеклассников, которая во время такого полета держала Горыныча над собой, рассыпалась по сторонам и дракон ехал вниз на собственном пузе. Но и тогда он высоко держал три головы с хохочущими зубастыми пастями. И выше всех – голову Стёпку, на которой красовалась детская бескозырка с надписью: "Герой". Бескозырка не падала – Алхимик приклеил ее "Собачьей преданностью".
Алхимика Джонни увидел сразу, как поднялся на вал. И Катьку. Стоял уже совсем вечер, темно-синие сумерки. Но елка бросала с площади на гребень вала разноцветный переливчатый свет, и всех было прекрасно видно, все лица различимы. По Катькиному лицу пролетали будто оранжевые и голубые прозрачные крылья. И черные кудряшки под вязаной шапкой искрились. И глаза… Джонни вздохнул: все-таки Катька была красивая.
– Привет, – сказал он. – Не могли уж зайти за мной, олухи…
– Мы хотели, – объяснил Алхимик слегка виновато. – Да, говорят, тебя сегодня дома не было.
Джонни хмыкнул и посмотрел на Катьку уже не так ласково. Ясно было, кто "говорят".
Но обижаться, ревновать и портить себе настроение не хотелось. Потому что был праздник и зимняя сказка вокруг. На площади у сияющей елки вертелись украшенные лампочками карусели. Мерцал и переливался ледяной терем. И всем-всем было весело.
Но Джонни не стал здесь кататься. Он снова сказал Катьке и Алхимику "привет" и пошел по гребню вала туда, где потише. К Песчаной улице. Здесь тоже была сказка, но другая, задумчивая. Огоньки внизу светили неярко, заснеженный сквер был похож на дед-морозовский лес, месяц вверху – уже не тонкий, налитой, похожий на запрокинутый кораблик – светил ярко. Небо вокруг него было зеленым, а клочковатые облачка серебрились. Старинные белые соборы высоко подымались над валом. Они казались вырубленными из громадных сахарных глыб, а сахар этот словно подсветили изнутри.