Мушкетер и фея (сборник)
Шрифт:
Народу в этом месте было немного. Но третьеклассники катались именно здесь. Человек десять. Они ездили со склона сами по себе, а утомившийся за день Горыныч отдыхал в кустах у подножия вала.
Третьеклассники шумно приветствовали Джонни, но кататься не перестали.
Джонни тоже стал кататься. У него был великолепный поднос из белой пластмассы. Такой громадный, что хоть втроем садись. Красными буквами на нем было написано "FLUGTALER". Поднос подарила Вика, она же сделала надпись. И объяснила, что это означает по-немецки "летающая тарелка".
Тарелка
Джонни съехал несколько раз, потом наверху разговорился с Мишкой Паниным.
– Сегодня днем Горыныча для телепередачи снимали, – сообщил Панин. – Дядька из Москвы приезжал с кинокамерой.
Джонни и обрадовался, и огорчился. Обидно стало, что его на съемке не оказалось.
– Мы сказали, что Горыныча ты придумал, – объяснил понимающий Панин. – Дядька твою фамилию записал.
Это Джонни утешило.
Панин сообщил еще одну новость:
– От Молчанова открытка пришла из санатория. С поздравлением.
– Мне тоже, – сказал Джонни слегка досадливо, потому что его царапнула совесть. А царапнула она из-за письма. Письмо от Юрика пришло еще давно, в середине декабря. Молчанов писал, что живет хорошо, не скучает, но дома все равно лучше, только ничего не поделаешь, потому что надо хроническую пневмонию вылечивать до конца. Еще писал, что в санатории есть школа и он учится нормально и что у них тоже будут каникулы. Плохо только, что каникулы эти придется провести в "Березке", потому что смена кончается десятого января.
"Жалко, что мы с тобой в каникулы не поедем в Москву, – выводил Юрик большими, но ровными буквами. – Но потом все равно поедем, да? "
В конце письма, как печать, чернел натертый карандашом кружок – оттиск полупенни с корабликом. И Джонни хорошо вспомнил вечерний разговор дома у Юрика, жареную картошку и тонкий месяц в окне. И подумал, что надо Юрке ответить. Сразу же. Но сразу не получилось, потому что позвонил Борис Дорин, велел прийти за вспышками для голов Горыныча.
Потом надо было учить математику, а то Анна Викторовна вкатает трояк за четверть (самое обидное, что все равно вкатала). Потом еще навалились какие-то дела… В общем, не написал Джонни ответ. А теперь и смысла нет писать. Пока письмо придет в "Березку", глядишь, и смена Юркина закончится…
– Ох, все-таки я такая свинья, – сказал Джонни. – Юрка мне и письмо, и открытку, а я так и не раскачался.
Обругав себя, он почувствовал кое-какое облегчение.
Мишка успокоил его еще больше:
– А мы писали ему от тебя привет. Димка писал. И что ты его вспоминаешь… Ну, помнишь, мы про него разговаривали, когда крылья Горынычу делали.
Джонни вспомнил: действительно разговаривали про Молчанова. Да и не раз, кажется… Он обрадовался:
– Спасибо, Мишка. Голова у тебя варит.
– Ага… Можно, мы вместе на твоей
– Давай.
Мишка был грузноват, но пластмассовый "флюгталер" будто не ощутил двойной тяжести и унес обоих пассажиров далеко в сквер. И замер на утоптанной дорожке – прямо у ботинок высокого прохожего. Тот чуть не полетел с ног.
– Ой… мы нечаянно, – пискнул на всякий случай Мишка.
Прохожий сказал с высоты:
– Если не ошибаюсь, товарищ Михаил Панин и товарищ Евгений Воробьев…
– Здрасте, Борис Иваныч! – хором обрадовались Джонни и Мишка.
– Осваиваем снежные трассы?
– Ага! – Джонни вскочил и отряхнулся. – Хотите с нами?
– Очень хочу. Но совершенно не могу. Во-первых, модное пальто обдеру, во-вторых, иду по делу… Джонни…
– А? – в один миг насторожился Джонни.
– Раз уж повстречались, может, проводишь немножко?
Джонни сунул Мишке в варежку веревку от "флюгталера".
– Катайся пока на моей тарелке. Если задержусь, затащишь мне домой.
Осчастливленный Панин усвистал наверх.
Джонни и Борис Иванович неторопливо зашагали рядом и вышли из сквера на Песчаную. Горели желтые фонари, и утрамбованный на асфальте снежок тоже был от них желтым. На нем темнели переплетенные тени кленовых веток.
– Я на почту иду, – как-то нехотя сказал Борис Иванович. – Ты не торопишься?
– Нет…
Борис Иванович неловко усмехнулся:
– Я вот о чем подумал… Мы не первый раз так с тобой шагаем и беседуем о жизни.
– Мы пока еще ни о чем не беседуем, – осторожно напомнил Джонни.
– Да… В общем, так. Послезавтра еду в Москву, а оттуда лечу на юг.
– Зачем? – не понял Джонни.
– Ты разве забыл? Я говорил про лагерь.
– А… – сразу вспомнил Джонни. И опустил голову. И все стало… да нет, ничего не стало, все было прежним. Только скучно сделалось.
– Значит, насовсем? – негромко спросил Джонни.
– Пока на несколько дней. Посмотреть новое место, решить кое-какие вопросы. Потом вернусь еще, конечно, только ненадолго.
– А может, не надо? – сказал Джонни полушепотом. И получилось жалобно, как у малыша.
– Не надо возвращаться?
– Не надо уезжать, – произнес Джонни уже иначе, неласково. – Это же от вас зависит.
– Кое-что от меня. Кое-что нет. И это "нет", братец, мой, сейчас сильнее.
– Почему? – хмуро спросил Джонни.
– Обстоятельства. Ты ведь не маленький, должен понимать, что такое обстоятельства.
Джонни ровным голосом сказал:
– Я понимаю. Обстоятельства – это второстепенные члены предложения. Обстоятельства места, времени и образа действия.
– Угу… Только не всегда они второстепенные, если на самом деле. Они смешиваются – обстоятельства времени, образа действия и места. И получаются обстоятельства жизни.
– Вообще-то я слыхал, что человек бывает сильнее обстоятельств, – так же ровно отозвался Джонни. – Это иногда и в книжках пишут. Но я сам в этом пока не разбираюсь.