Mushoku Tensei: Крестьянин с копьем
Шрифт:
Затем она протянула руку и осторожно коснулась моей головы, её пальцы мягко запутались в моих волосах. Этот жест, исходящий от неё, казался неожиданным, но в то же время удивительно естественным. Тепло её прикосновения словно уносило часть моего напряжения, успокаивая. В этом было больше заботы, чем в словах, будто она уже делала это раньше, хотя я не мог вспомнить когда.
— Рабство — это гнусное дело, — продолжила Гислен, её голос стал твёрже, обретая ту силу, что обычно сопровождала её слова, хотя она всё ещё говорила тихо. Её взгляд, обычно непроницаемый и строгий, сейчас потемнел от внутреннего
Её хвост нервно дёрнулся, как будто не мог смириться с этой темой, а на лице промелькнуло что-то глубокое, болезненное — возможно, воспоминание, личный опыт, или просто неприязнь к столь отвратительной реальности. Она сделала паузу, будто собираясь с мыслями, чтобы закончить свою мысль с той силой, что была присуща её духу.
— Свобода — это самое важное, что у нас есть, — сказала она, и в этих словах слышалось нечто большее, чем просто убеждение. Это была истина, которую она пронесла через всю свою жизнь. — Потерять её — всё равно что потерять себя. Когда у тебя забирают свободу, ты перестаёшь быть личностью. Ты уже не человек, не зверочеловек, не воин. Ты пустота. И я не желаю этого никому.
Её рука на моих волосах немного сжалась, пальцы коротко и аккуратно прошлись по прядям, как будто она хотела убедиться, что я всё ещё здесь, что со мной не случилось то, что, возможно, она видела или пережила. Её глаза вновь встретились с моими, и я увидел в них ту силу, которую обычно можно было почувствовать в её боевых движениях. Но сейчас это была сила другого рода — сила человека, который не боится говорить правду, даже если она тяжела.
— Никто не заслуживает таких шрамов, — тихо добавила она, и хотя её голос был едва слышен, его значимость была огромна.
Она замолчала на миг, её пальцы продолжали мягко скользить по моим волосам. Это движение казалось ритуальным, как будто она пыталась дать мне почувствовать то, что слова не могли передать.
— Но ты сохранил свой характер, — сказала девушка, возвращаясь к прежней теме. — Всё это только закалило тебя. Ты стал сильнее. И, поверь мне, огонь в твоих глазах не гас ни на миг. А это — самое главное.
Я молчал, стараясь собраться с мыслями.
Шок от неожиданных и неприятных открытий ещё гудел в груди, словно отголоски далёкой бури. Моё тело всё ещё реагировало на раскрытую правду, но её слова и этот неожиданный жест помогали заземлиться, вернуться в реальность и заново собраться с силами.
— Жаль, что такое произошло в моей жизни, — наконец выдавил я, чувствуя, как напряжение чуть отпускает, словно её пальцы вычесывали боль и беспокойство из моих мыслей. — Но я не могу сидеть и оплакивать что-то, чего даже не помню. Просто… странно — видеть эти шрамы и не знать, откуда они. Будто тело и разум живут по отдельности. Не переживай так, всё нормально. Да, я слегка охренел,
Моя рубашка была полуоткрыта, и я мельком взглянул на шрамы, пересекающие мою грудь. Эти метки стали частью меня, но при этом оставались чужими.
Хотя память о последних четырёх годах затерялась где-то в мрачных пещерах с гоблинами, я остался сам собой — и разум, и тело сохранили свою историю. Да, осознание того, что я был рабом, пришло как внезапный и мощный удар, но, странным образом, мне хватило всего нескольких минут, чтобы отпустить это. И пусть это звучит необычно, я даже рад, что воспоминания так и не вернулись.
Но не только рабство беспокоило меня.
Мой взгляд остановился на волосах — насыщенный синий цвет казался чуждым, словно они принадлежали кому-то другому.
Я осторожно провёл рукой по прядям, не узнавая их.
— Я этого тоже не помню… — пробормотал я, продолжая пристально смотреть на свои волосы.
— О чём ты? — Гислен нахмурилась, явно не понимая, что я имею в виду.
— О волосах. Они ведь раньше были тёмными, а теперь… словно я стал частью какой-то цветочной клумбы, — я пожал плечами, стараясь подобрать слова.
— Это обычный цвет для мигурда, — удивлённо ответила она. — Ты всегда говорил, что кто-то из твоих родителей был мигурдом. Так что тебе странно? Ты потерял только четыре года, а не всю жизнь.
Слово «мигурд» вызвало слабый отклик в моей памяти.
— Мигурды… демоническое племя с континента, — задумчиво произнёс я. — Но я здесь причём?
Гислен долго смотрела на меня, затем медленно кивнула.
— Ты сам говорил, что у тебя есть корни на демоническом континенте. Волосы и твой небольшой рост — все это говорит в пользу мигурдов. Ты всегда был ниже среднего.
Я встал и ощутил, как земля слегка покачнулась под ногами.
— Погоди-ка, разве я настолько низкий?
Она, ухмыльнувшись, поднялась рядом, и я с удивлением отметил, что действительно был ниже её почти на голову. Как я мог этого раньше не замечать? Будто мой разум просто игнорировал эти очевидные вещи.
— У тебя просто длинные уши, — пошутил я, пытаясь вернуть лёгкость в разговор.
— Утешай себя, коротышка, — её смех был коротким, но тёплым. — Но мне нравится, что ты сохраняешь самоиронию и остался собой. Иначе было бы совсем печально.
Она протянула мне кулак, и я, без колебаний, ударил по нему своим. Мой разум многое забыл, но тело по-прежнему помнило привычные движения.
— Может, я и потерял память, но не могу сказать, что чувствую себя тем же человеком. Всё изменилось — мои взгляды, мысли, чувства. И, знаешь, я не уверен, что хочу помнить, каким был раньше.
— Тебе виднее, — согласилась она, её взгляд был внимательным, но молчаливым.
Природа вокруг нас вновь заполнилась звуками: журчание ручья, шелест травы под лёгким ветром и шепот листьев высоких деревьев.
— Но всё же, ты ничего не помнишь о своих родителях? — спросила Гислен, её голос был мягким, но изучающим.
Я посмотрел на ручей, позволив его потоку унести мои тяжёлые мысли.
— Помню. Я рос в богом забытой деревне в глубинах королевства Асуры, — начал я, с лёгкой ухмылкой. — Моими родителями были обычные крестьяне, люди по расе, хотя по поведению они больше походили на гоблинов…