Мусорщик

Константинов Андрей Дмитриевич

Итак, нормальный опер Зверев превратился в преступника. Сашка сам не ожидал, насколько тяжело это окажется. До того, как портфель с баксами, рублями и похабным альбомом лег на антресоли в доме народного судьи и милицейского полковника, он думал: справлюсь… Я справлюсь. Я делаю это ради нашего с Настей будущего. Я не граблю стариков, детей или обычных работяг. Я отбираю неправедно нажитое у ворюги.

Но все оказалось не так просто. Когда деньги в потрепанном портфельчике легли на антресоль, когда Лысый и Зверев отпраздновали успешное завершение первой половины операции, пришло чувство чудовищной ошибки… Оно обрушилось и морально раздавило опера. Зверев затосковал. Он ходил, как прежде,

на службу, но уже не мог считать себя ментом. Он отдавал себе отчет, что не может смотреть в глаза своим товарищам так же, как раньше. Сашка даже решил отказаться от участия в получении второй порции денег… ему хватило бы и половины того, что лежит у Насти дома… Во всяком случае, для того, чтобы почувствовать себя предателем, ему хватило.

Но здесь взбунтовалась Настя.

— Санечка, — сказала она, — мы не имеем права отдать наши деньги. Ведь эта наша будущая жизнь. Правда?… Если мы отступимся сейчас — это будет предательство по отношению к себе.

Скрепя сердце, он согласился.

Во время передачи Джабраиловым второй части денег Лысого и двух его бойцов взяли руоповцы. Звереву тогда удалось уйти.

* * *

— Поставь на ней крест, Саша, — произнес Обнорский, глядя в окно. За окном висела белая ночь, похожая на фату невесты. Похожая на наваждение, на галлюцинацию.

В тот ноябрьский день, когда взяли Лысого и его людей, Зверев сумел уйти. Он понимал, что это ничего не меняет — так или иначе, его «вычислят» и объявят в розыск. Остаток холодного ноябрьского дня он скрывался и звонил Насте из уличных таксофонов. Первый звонок оказался неудачным — он слышал Настю, а она его нет. А потом трубку никто не снимал. Происходило что-то непонятное, странное, настораживающее…

Зверев позвонил домой и узнал, что его уже ищут. Ну-ну, ищите… Ночь он провел у своего агента. И снова звонил Насте, и снова никто не подходил к телефону. Стало окончательно ясно: что-то произошло.

Утром он направил агента к Насте домой. Агент вернулся со страшной новостью: на Настю напали, едва не убили. Такого поворота событий опер не ожидал. Но главное потрясение он испытал позже, когда навестил Настю в больнице. Это было опасно, однако не прийти к любимой женщине он не мог.

Настя, бледная, с марлевой повязкой на голове, встретила его пронзительным взглядом и вопросом, неожиданным, шокирующим:

— Ты что, добить меня пришел?

И глаза ее смотрели сухо и строго. Пол качнулся под ногами опера. Белела повязка. Все тени в палате Свердловки были черными, будто наполненными бедой и болью. Потом, сбиваясь, затягиваясь зверевской «родопиной», Настя рассказала, как это было. Она ждала. Она ждала Сашку с деньгами. Купила шампанского и накрыла стол… зажгла свечи. А его все не было… Опустились сумерки, и кто-то позвонил. Позвонил и молчал в трубку. Ей стало страшно. Стало тоскливо и одиноко. Никогда еще ей не было так одиноко. Зябко в теплой квартире с мерцающими огоньками свечей… страшно. «Ты это понимаешь? МНЕ БЫЛО СТРАШНО!… И когда ты наконец пришел, я бросилась открывать…» — «Я пришел? Что ты говоришь, Настя? Что ты говоришь такое?…» — «Ну значит, не ты. Значит, твоя тень с дубинкой. Зачем ты так, Саша? Я бы и сама тебе отдала все деньги. Зачем ты так?» …Сказать, что Зверев был ошеломлен — ничего не сказать. Любимая женщина считает, что это он — Александр Зверев — ударил ее дубинкой по голове, чтобы забрать проклятый портфель с баксами. Она уверена! Она говорит, что видела его в глазок. Конечно, на лестнице темновато, но Настя убеждена, что там был Сашка… Двойник? Призрак? Но призраки не орудуют совершенно реальными дубинками. Призраки не уносят портфели. О портфеле, кстати, знали всего три

человека: Настя, Лысый и Сашка. Лысый к этому времени был уже в КПЗ.

Зверев — мент по жизни — в мистику не верил. Знал, что чудес не бывает. Он начал задавать уточняющие вопросы, но Настя ушла в себя и добиться от нее чего-либо было очень трудно. А глаза из-под белой марли сверкали.

Расстались худо… «Не приходи, — сказала она. — Никогда больше не приходи. Прощай… прощай».

Из палаты он ушел опустошенный, раздавленный взглядом огромных Настиных глаз. На улице выкурил две сигареты подряд, не ощущая ни вкуса табака, ни холодного ветра… Он выкурил две сигареты и полез за третьей. «Стоп! — сказал он себе. — Стоп! Чудес не бывает. Давай работать, опер… давай искать концы».

Раз уж он оказался в больнице, то решил поговорить с лечащим врачом.

Нейрохирург Михаил Давыдович Эрлих был занят — обмывал с коллегами покупку автомобиля. Разговаривать не хотел, смотрел настороженно, неприязненно. Но служебное удостоверение все еще лежало у Сашки в кармане. Сашка настоял. Нехотя Эрлих сообщил мудреный диагноз: субдуральная гематома. Метод эхографии показал, что довольно обширная, но для жизни не опасная.

— Ее хотели убить? — спросил Зверев.

— Навряд ли, — ответил врач. — Удар, конечно, сильный, но навряд ли.

Тут же Зверев выяснил, что Настю привез в больницу на своем автомобиле юрисконсульт больничный — Константин Евгеньевич Шведов. Настю он обнаружил случайно около пяти часов вечера… Эта информация Звереву тоже ничего не давала.

Из Свердловки он ушел с твердым намерением раскрыть это дело. И с осознанием того, что его положение — бывший мент в розыске, на нелегальном положении — оставляет очень мало шансов на успех мероприятия. Арест мог последовать в любой момент.

Денег у него не было, крыши над головой тоже… после долгих колебаний он пошел к оставшимся на свободе людям Лысого. Бывший мент пришел к бандитам. Еще месяц назад Зверев и представить себе не мог такого расклада.

Спустя еще месяц он был арестован.

* * *

— Поставь на ней крест, Саша, — шепнула белая ночь голосом Обнорского. И закричала голосом милицейской сирены за окном.

— Почему? — спросил Зверев напряженно.

— Те деньги присвоила она, — ответил Обнорский. — Не было никакого ограбления, Саша… был элементарный кидок.

— Факты? Нужны факты, Андрюха.

Обнорский встал из-за стола, подошел к холодильнику и достал две бутылки пива «Туборг». Открыл и протянул одну Звереву. Механически Сашка взял холодную, враз запотевшую бутылку.

— Есть и факты, — сказал Обнорский, поднес бутылку к губам, забулькал, запрокинув голову. Зверев ждал. Наконец Андрей оторвался от горлышка, обтер ладонью губы. — Я навел справки, Саня… Буквально через месяц после суда над тобой Анастасия Михайловна Тихорецкая с судейской работы ушла.

— И что это означает?

— Это? Это — ничего. Интереснее другое: куда она ушла? А ушла она в бизнес. Открыла собственную фирму с оригинальным названием «Анастасия» и уставным капиталом в 130`000 долларов.

Белая ночь синела, как сохнущая на веревке простыня. Холодная бутылка «Туборга» обжигала руку. Хотелось ударить этой бутылкой Обнорского по голове… Зверев сделал глоток и сказал непринужденно:

— Так… это точно? Ты ручаешься за свои слова?

— Я видел учредительные документы. При желании можно получить копии. Это недорого.

— Понятно. Но факт сам по себе слабенький, Андрюша.

— Ты так считаешь? — спросил Обнорский удивленно.

— Нет, факт, конечно, красноречивый. Но — нападение. Нападение, удар дубинкой, субдуральная гематома. Это ты чем объяснишь?