Муссон
Шрифт:
— Снимите это.
Куш посохом ткнул в ткань, которой была обернута талия Дориана. Евнухи стащили ее, и Куш похотливо заулыбался.
— Так я и думал! У тебя здесь вырос отличный маленький сад.
Концом посоха он коснулся пушистых рыжих волос, покрывавших лобок Дориана. Дориан пытался прикрыться, но его держали за руки и заставляли стоять прямо.
— Пришло время избавиться от этого. — Толстым пальцем в кольцах Куш притронулся к Дориану. — Мы избавим тебя от этого вонючего куска кожи.
— Не трогай меня! — яростно закричал Дориан,
Куш перестал улыбаться и рывком убрал руку.
— Скажи салам этой старой корове, — оглянулся он на Тахи. — Ты больше ее не увидишь. Мы подождем, пока ты соберешь пожитки. Ты покидаешь зенан. Тебя ждут нож и другая жизнь.
У двери Тахи обняла его.
— Ты мой сын, которого у меня не могло быть, — прошептала она. — Я всю жизнь буду любить тебя.
— И я буду любить тебя, Тахи. Я не помню матери, но она должна была походить на тебя.
— Будь мужчиной и воином, аль-Амхара. Я хочу гордиться тобой.
— Скажи Ясмини…
Он замолчал. Что он может передать этой малышке? Пока он думал над этим, рабы выволокли его из дверей. В отчаянии он крикнул Тахи:
— Скажи Ясмини, что я никогда ее не забуду. Скажи ей, что она всегда будет моей маленькой сестрой.
Рабы вывели его и посадили в запряженную буйволами повозку, которая ждала во дворе. Посмотреть на его отъезд собралась небольшая группа детей и служанок, но Ясмини среди них не было, хотя он все время искал ее глазами, пока они не выехали за ворота.
— Чем старше мальчик, тем это трудней и опасней, — заметил Бен-Абрам. — Это следовало сделать гораздо раньше, а не в тринадцать лет, на пороге превращения в мужчину.
— Мальчик пришел из мира неверных и остается гнусным неверным, пока не совершен обряд. Это нужно сделать до возвращения принца из Маската, — ответил аль-Аллама. — Если он действительно мальчик из пророчества, Аллах защитит его.
Дориан стоял перед ними обнаженный на террасе дворца, выходящей на гавань. Кроме врача и муллы, с ними была молодая черная рабыня, язычница, которая, помогая Бен-Абраму, не осквернится.
Бен-Абрам выложил на низкий столик свои инструменты, потом посмотрел Дориану прямо в глаза.
— Для мужчины боль — ничто. Честь — все. Помни это всю жизнь, сын мой.
Я не подведу тебя, отец, — ответил Дориан.
Они много раз говорили об этом.
— Исмилля Аллах акбар! — негромко сказал Бен-Абрам, начав со святого имени Бога Всемогущего. — Аллах велик.
Одновременно мулла негромким мелодичным голосом начал читать по памяти суру Корана.
— Начинаем с имени Аллаха, самого доброго и милостивого. О Аллах, даруй ему прочную веру, вечную безопасность, изобилие всего в жизни, зрелость ума, благость знаний, руководство в праведном поведении, благородный характер, честь и спокойную смерть.
Бен-Абрам кивнул рабыне, та наклонилась перед Дорианом и взяла в руку его
— Достаточно, — и она отошла.
— Во имя Аллаха, — сказал Бен-Абрам и сделал первый быстрый надрез.
Дориан застыл от боли, но подавил крик, который рвался с его губ. Последовал новый разрез, и еще, а Дориан продолжал сдерживать крики. Он чувствовал, как теплая кровь течет по его бедрам.
Наконец Бен-Абрам отложил нож.
Дориан чувствовал, что ноги под ним подгибаются, но упрямо старался сохранить бесстрастное лицо и не закрывал глаза. Даже аль-Аллама высказал свое одобрение.
— Теперь ты мужчина. — И он, благословляя, коснулся лба Дориана. — И ведешь себя как мужчина.
Бен-Абрам взял Дориана за руку и отвел в заднюю комнату, где был приготовлен тюфяк.
— Утром приду перевязать рану, — пообещал он.
Утром у Дориана начался жар, он раскраснелся, рана воспалилась. Бен-Абрам сменил повязку и наложил успокоительную мазь. Потом дал выпить какое-то горькое снадобье. Через несколько дней воспаление уменьшилось и началось выздоровление. Вскоре струпья сошли, и Бен-Абрам разрешил Дориану одному ходить на океанский берег острова плавать в теплой чистой воде или на конюшни помогать конюхам ухаживать за лошадьми принца. Дориан скакал по белому песку пляжей и участвовал в буйных играх в пулу.
Вскоре в проливе показался парус, и наблюдатели со стен дворца разглядели на мачте вымпел принца. Все население острова высыпало на берег встречать возвращающегося из столицы Омана Маската принца Абд Мухаммада аль-Малика.
Под выстрелы пушек крепости, под крики женщин и приветственные возгласы мужчин принц сошел на берег. Били барабаны, завывали дудки, солдаты бросали в воздух длинноствольные джезейлы.
Дориан был с конюхами, которые стояли с лошадьми у края песка. Он помогал начистить узду, полировать бирюзу, украшавшую седло принца, и проверить все детали упряжи. Ему, приемному сыну принца, главный конюх доверил честь вывести вперед жеребца аль-Малика и держать его, когда принц будет садиться верхом.
Дориан смотрел, как принц сходит на берег. Толпа расступалась перед ним, поданные падали на землю и старались поцеловать край его одеяния, когда он проходил мимо. Дориан больше года не видел принца и забыл, какой он высокий и величественный в белоснежном одеянии, с большим, украшенным драгоценными камнями кинжалом на поясе; рукоять кинжала из полированного носорожьего рога блестит, как янтарь. Лента, придерживающая на голове кеффию принца, — из витой золотой нити. Принц подошел туда, где ждал Дориан; аль-Малик улыбался и отвечал на приветствия подданных элегантным благословляющим жестом, касаясь губ и сердца.