Муссон
Шрифт:
Аль-Малик обдумал его слова и спросил:
— Англичане сами покупают рабов и владеют ими. Как они могут запретить это другим? Как они могут заставить нас подчиниться их желаниям? Их земля далеко, на самом краю света. Они не могут выслать против нас армию.
— Бен-Абрам говорит, что у франков есть предательские способы ведения войны. Они выдают капитанам своих торговых кораблей фирман с дозволением нападать на врагов. Эти капитаны подобны акулам или барракудам. Они всюду охотятся за добычей.
— Неужели английский король
— Бен-Абрам опасается, что может. И не ради самого ребенка, а как предлог послать корабли в наши воды и захватить земли и богатства Омана.
— Я подумаю о том, что ты сказал.
Аль-Малик отпустил муллу.
— Завтра утром, после молитвы Зур, приведи ко мне Бен-Абрама и мальчика.
Дориан шел на прием к принцу, одолеваемый тревогой и возбуждением.
Впервые познакомившись с принцем, он не испытывал таких чувств: аль-Малик был для него еще одним мусульманином, врагом, вождем язычников. Однако впоследствии он многое узнал от Бен-Абрама и аль-Алламы. Он знал, что царская кровь принца куда древнее, чем род английского короля, узнал о достоинствах и успехах принца как воина и моряка, видел, с каким уважением относятся к нему подданные. Вдобавок невидимая пуповина, связывающая Дориана с Англией и христианством, со временем (и протянутая за тридевять земель) постепенно слабела.
Лишенный возможности говорить на родном языке, он думал по-арабски и с трудом подбирал английские слова даже для выражения простейших мыслей. Тускнели и воспоминания о семье.
О своем брате Томе он вспоминал лишь изредка, а мысли о бегстве с острова Ламу давно были забыты. Он больше не считал свое положение на острове рабским. Он медленно погружался в арабский мир и усваивал арабский образ мыслей.
Теперь, перед новой встречей с принцем, его охватывали почтительность и благоговейный страх.
Когда он поклонился на коралловых ступенях террасы и испросил благословения принца, его сердце дрогнуло от внезапной радости от того, как принц ответил на его приветствие:
— Подойди и сядь рядом, сын мой. Нам нужно многое обсудить.
Этот могущественный, производящий необыкновенное впечатление человек в присутствии свидетелей подтвердил, что считает Дориана сыном. Дориан почувствовал гордость и сразу вслед за этим острый укол вины.
На мгновение он вспомнил родного отца, но образ Хэла в его сознании расплывался.
«Я всегда буду верен своему истинному отцу», — решительно пообещал он себе, но быстро и охотно принял приглашение принца.
— За время моего отсутствия ты стал мужчиной.
Аль-Малик проницательно смотрел на него.
— Да, господин, — ответил Дориан, и ему пришлось сдержаться, чтобы привычно не добавить: «Милостью Аллаха».
— Вижу, что это так.
Аль-Малик заметил под канзу, которую теперь Дориан носил вполне привычно, очертания крепких молодых мышц и ширину плеч.
— Поэтому
— Такова воля Аллаха, — одновременно сказали аль-Аллама и Бен-Абрам. Оба выглядели гордыми и довольными честью, которую принц оказал их подопечному. Это прибавит крупицу и к их доброй славе: принц выбрал благоприятное имя, означающее «обнаженный меч».
— Твоя милость подобна солнцу, восходящему после темной ночи, — ответил Дориан, и аль-Аллама кивнул, одобряя выбор слов и интонации.
— Тебе также следует иметь собственного копьеносца.
Аль-Малик хлопнул в ладоши, и на террасу широким пружинистым шагом вошел молодой человек. Он был, вероятно, лет на пятнадцать старше Дориана, то есть приближался к третьему десятку, и судя по одежде и походке — воин. На поясе у него висел ятаган, на плече он нес круглый бронзовый щит.
— Это Батула, — представил его принц. — Он принесет тебе свою клятву.
Батула подошел к Дориану и склонился перед ним.
— С этого дня и навсегда ты мой господин, — сказал он чистым, ясным голосом. — Твои враги — мои враги. Куда бы ты ни отправился, я буду нести у твоей правой руки твой меч и твой щит.
Дориан положил руку на плечо Батулы, принимая клятву, и Батула встал. Молодые люди посмотрели друг другу в лицо, и Дориану сразу понравилось то, что он увидел. Батула не был красив, но у него широкое честное лицо с крупным ястребиным носом. Когда он улыбался, становились видны ровные белые зубы. Густые черные волосы Батулы, умащенные маслом, были заплетены в косу и переброшены через плечо.
— Батула мастерски владеет копьем, — сказал аль-Малик. — Он воин, испытанный в битвах. Он многому может научить тебя, аль-Салил.
Копье — оружие истинного арабского всадника. Дориан не раз наблюдал за обучением новичков, и топот копыт, стальной блеск копий, которые на полном скаку пронзали подвешенное бронзовое кольцо, чрезвычайно возбуждали его.
— Я буду учиться с охотой, — пообещал Дориан.
Аль-Малик отпустил Батулу. Когда тот ушел с террасы, принц продолжил:
— Очень скоро я предприму новое долгое путешествие на север — паломничество в Мекку через пески и глушь пустыни. Ты будешь сопровождать меня, сын мой.
— Сердце мое радуется тому, что ты выбрал меня, великий повелитель.
Аль-Малик жестом отпустил его и, когда Дориан вышел, повернулся к аль-Алламе и Бен-Абраму.
— Пошлешь султану Занзибара сообщение для передачи тамошнему английскому консулу. — Он помолчал, подбирая слова, потом продолжил: — Извести его, что принц аль-Малик действительно купил аль-Амхару у аль-Ауфа. Он взял мальчика под свое покровительство и оберегал от вреда. Сообщи ему также, что, несмотря на защиту аль-Малика, год назад аль-Амхара заболел чумой и умер. Он похоронен здесь, на острове Ламу. Передай: так сказал аль-Малик.