Мустанг
Шрифт:
Я отодвинулся к краю дверного косяка и немного подождал, с удовольствием вдыхая ночной воздух и давая глазам привыкнуть к темноте. Сейчас мне никак не хотелось попасть в какую-нибудь переделку. Золото я перепрятал, о выезде из города договорился, и отправляемся мы меньше чем через час.
Я двинулся к улице, прижимаясь спиной к стене, и на углу осмотрелся в обе стороны. Чуть дальше в доме Хромой Энни горел свет, мне надо попасть туда. Энни сейчас на работе, а Пенелопа сидит в комнате и ждет отъезда, как и я.
Я знал, что ей все равно, увидимся мы или нет,
Нечего об этом думать. Она сбежала и бросила меня, не оставив никаких следов. Вероятно убила Гарри Мимса. Может быть было и так, как сказала она, якобы после того, как Флинч убил Мимса, она просто испугалась, но я не мог доверять ей. Проблема была в том, что она выглядела такой дружелюбной, такой мягкой и сердечной, что часто я не повиновался здравому смыслу.
Где-то рядом были Сильвия со своим братцем, а я о ней почти не думал. Однако она-то наверняка обо мне подумала, и скорее всего в своих планах будет рассчитывать на Нобла Бишопа.
Я вышел на улицу, которая тускло освещалась горящими окнами, и направился туда, где оставил вороного.
Конь, почуяв меня, тонко заржал и ткнулся нежными ноздрями в ладонь. Я вынул кусок сахара и скормил его, затем отвязал вороного и вывел в темноту.
Ну, скоро все кончится. Через несколько минут я буду сидеть на козлах грузового фургона, катящегося из города. Потом возьму золото, погружу его, как следует прикрою и тронусь в сторону Лас Вегаса и Санта Фе.
Что сделает Пенелопа, когда обнаружит, что золото пропало? Поедет ли она дальше или останется, чтобы отыскать его?
С этими мыслями я забрался в седло и обогнул городишко, направляясь к стоянке фургонов. Пенелопа тоже должна подойти.
С гор Сангре де Кристос дул прохладный, свежий ветер, доносивший приятный запах хвои и воспоминания о заснеженных вершинах. Напротив церкви я попридержал коня и оглядкл улицу. В одном из салунов послышался дикий техасский клич, а за ним выстрел - вероятно какой-то развеселившийся солдат или ковбой. На холмах за городом, на что-то жалуясь, разговаривал с луной койот.
Подъехав к фургонам, я остановился рядом с последним и привязал коня к заднему борту, затем достал из седельного чехла винчестер и положил его рядом с козлами, поближе к себе.
От линии фургонов отделился человек и направился в мою сторону. Сакетт?
– спросил он.
Я узнал Олли Шеддока.
– Здесь.
Он подошел ко мне с тлеющей во рту сигарой.
– Тебе дорога та девушка?
– Немного.
– Она не пришла, но уже пора отправляться. Как по-твоему, она могла отказаться от своей затеи?
– Это вряд ли.
Я задумался. Еще одна западня? Пенелопа сказала, что уезжает сегодня вечером. Должен ли я пойти и отыскать ее? Или ее захватили Сильвия с Ральфом?
– Как скоро мы отправляемся?
–
– Минут через пятнадцать. Жду пока загрузится вон тот фургон.
– Пойду схожу за ней.
– Лучше тебе подождать здесь, - сказал Олли Шеддок.
– Если хочет, сама придет.
– Понятно.
– Сакетт, я слышал разговоры в городе. Будь осторожен. Кто-то нанимает ганфайтеров. Ты же знаешь Лома Парда - за деньги здесь можно достать все, что хочешь, а некоторые вещи, вроде убийств, стоят дешево.
– Кто нанимает?
– Понятия не имею.
Я с удовольствие подставил лицо ветру с гор. Сейчас не время умирать. Странно, но я меньше думал о золоте, которое мне предстоит подобрать, чем о холодящем лицо ветре или о девушке. Золото у меня не задерживалось. Когда оно ко мне попадало, я его тратил и больше не вспоминал.
– Ты ее любишь?
– спросил Олли.
Люблю ли я ее? Наверное нет. Я даже не был уверен, что знаю, что такое любовь, и всегда остерегался давать волю чувствам. В конце концов, ну кто захочет со мной жить? Крутой, рослый парень с двумя мозолистыми руками и револьвером, вот кто я такой.
Если бы кто-то другой задал этот вопрос, я бы его послал подальше и на этом бы дело кончилось, но рядом стоял Олли, друг моих родственников и уроженец Теннесси.
– Олли, не могу тебе ответить, потому что не знаю, - ответил я.
– К тому же я ей не доверяю. Вторая девушка - темноглазая Сильвия - та просто отрава. С ней я успел познакомиться. А Пенелопа... Считай, что я еще не решил.
– Будь осторожен, сынок. Будь осторожен.
Он имел в виду одно, а я понял другое. Подойдя к коню, я сменил сапоги на мокасины.
– Олли, я скоро вернусь. Обожди меня здесь.
До дома Энни было не более ста пятидесяти ярдов, и я быстро подошел к тополям. Во рту пересохло, сердце тяжело бухало в груди; я не знал отчего то ли от предчувствия беды, то ли из-за этой девушки, о которой я запретил себе думать как о любой другой девушке, да толку от этого запрета было мало.
Из салуна Баки доносилась музыка, там люди пели, смеялись и пили, люди играли в карты и смотрели на женщин, перебирая в руках монеты и фишки. Я видел стоящих у коновязи лошадей, видел, как из переулка вышел мужчина в большом сомбреро и со звенящими шпорами и пересек улицу, направляясь к салуну.
Я стоял в сгустившейся ночной тени под высоким тополем и смотрел на домик Энни. В нем ярко и приглашающе светились окна, однако я чувствовал в себе пустоту, неожиданное желание, чтобы точно так же светились мои собственные окна, я вдруг представил себе, как прихожу домой, открываю дверь, и внутри меня ждет тепло, уют и заботливая женщина. Ладно, нечего об этом думать, Нолан Сакетт едва ли до этого доживет.
Давным-давно я научился ходить, как дикое животное, и теперь мои мокасины ступали бесшумно. В сапогах мне бы не удалось неслышно подобраться к дому, а в мокасинах я ступнями чувствовал каждую веточку прежде чем перенести на них вес, поэтому ни одна не хрустнула, не зашуршал ни один лист.