Мустанг

Ламур Луис

Но случилась беда: вскоре после прибытия в Мексику он упал с лошади и повредил позвоночник, после этого ему отказали ноги.

Он знал, где спрятаны триста фунтов золота, и не мог ничего предпринять.

Вот такую историю рассказал мне мексиканец, которому я подарил лошадь.

– А сам ты думал когда-нибудь, чтобы отыскать это золото?
– спросил я его.

– Конечно, сеньор, но...
– он пожал плечами.
– У меня случились неприятности в Таосе... из-за сеньориты... меня преследовали вплоть до Лас Вегаса. Я убил человека, у которого много родных и двоюродных братьев и дядюшек.

Он

бросил сигарету в огонь и улыбнулся.
– Мне нравится жизнь, сеньор, я довольствуюсь малым. Если бы я отправился на север, то вероятно нашел бы золото, а скорее всего нашел бы свою могилу, шансы на последнее куда выше. Золото ваше, сеньор.

– И ты знаешь, где оно находится?

– Позади горы есть тупиковый каньон. Там и произошел последний бой с индейцами. Наверное кости мулов до сих пор разбросаны по земле. В каньоне лежит пруд, поверхность которого покрыта водорослями и слизью, а за прудом - яма рядом с валуном. Золото спрятали в яме, завалили ее камнями, а на валуне сломанной винтовкой Хьюм выдолбил крест. Вы его найдете.

На следующее утро мы расстались, и сев в седло, он протянул мне руку и я пожал ее.

– Будьте осторожны, сеньор, и не задавайте много вопросов. У мексиканцев, работавших на приисках, есть сыновья и внуки, они знают, что караван Натана Хьюма так и не добрался до Миссури... они могли даже поговорить с индейцами.

Это была не первая история, услышанная мною у походного костра, где говорилось о закопанном золоте и затерянных приисках. Такие истории снова и снова пересказываются повсюду, хотя именно эта оказалась для меня новой. Однако я ее запомнил и рассчитывал поглядеть на этот каньон. Да только некогда было.

В Сербине, городке в Техасе, где жили выходцы из Центральной Европы, я убил мешочника-переселенца и попал в тюрьму. Друзья нашли выход и помогли мне бежать, приготовив коня. Я присоединился к ковбоям, перегонявшим стадо в Канзас, однако не забывал, что меня разыскивают.

В Эйбилине, который в то время был совершенно новым, крутым и диким городишком, я узнал, что моя фамилия известна. Там побывал мой двоюродный брат Тайрел [см. роман Л.Ламура "Приносящие рассвет". Прим. переводчика.], говорили, что он убил в поединке человека. Но я все выяснил. Тайрела вызвал на поединок Рид Карни, брат подошел к нему вплотную и заставил бросить на землю оружейный пояс.

Тайрел и Оррин Сакетты... я о них слыхал, хотя они с Камберленд Гэп. Мне было очень приятно узнать, что в жилах Сакеттов течет не водица.

Это было давным давно, и вот теперь я ехал по равнинам Техаса, направляясь на север к Боррегос Пласа, Эдоуб Уоллс и лагерям охотников на бизонов. А равнины здесь такие, что если поняться в стременах, можно увидать дорогу на три дня вперед - такие они плоские.

Я засунул винтовку в чехол, сдвинул шляпу на затылок, поглядел на равнину и запел. Во всяком случае я знал, что это песня и старался исполнить ее соответствующим образом, однако моему мустангу она, по-моему, не понравилась. Небо было голубым, равнины широкими - земли здесь столько, что есть где развернуться. Пусть у меня в кармане джинсов позвякивали лишь несколько долларов, пусть я только что сбежал от погони, собиравшейся меня линчевать, зато ветер пах полынью, солце пригревало и вообще

хорошо было чувствовать себя живым.

Местность снова начала холмиться - вокруг поднимались пологие склоны, в низинах между ними росли деревья.

О, я оставил свою девушку в Сан Антонио,

Там, рядом с границей,

Я...

Внезапно из-за вершины низкого холма показался пучок перьев, а затем в дюжине ярдов появился индеец, за ним другой и другой... Ломаная колонна кайова растянулась ярдов на двести. Они медленно ехали в мою сторону, держа копья остриями вверх. Я быстро оглянулся и увидел на противоположной стороне ложбины еще с десяток воинов, они тоже не торопясь приближались ко мне.

По меньшей мере у дюжины были винтовки. Дорога прямо по ложбине оставалось свободной, однако стоило ехавшим в арьергарде индейцам повернуть лошадей и путь был отрезан. В отряде было не менее тридцати воинов, они окружили меня.

На лбу выступил пот, во рту пересохло. Я видел, что кайова делали с пленниками, потому что несколько раз находил то, что осталось от бедолаг зрелище это не для слабонервных.

Если попробую удрать, меня тут прикончат. Развернув коня на девяносто градусов, я поехал в сторону основной колонны, продолжая распевать.

Глава 4

Моя винтовка лежала в чехле и потянуться за ней означало умереть. Револьвер в кобуре был пристегнут ременной петлей через курок необходимость при верховой езде через пересеченную местность.

И я поехал прямо на них, , распевая свою песню, направив коня между двумя индейцами, которых разделяли ярдов тридцать.

Никто из белых не знает, что у краснокожего на уме. Индейцы такие же любопытные, как дикие звери, иногда такие же вспыльчивые и горячие, больше всего их восхищают отвага и смелость, потому что именно отвага нужна, чтобы стать хорошим воином. Я понимал, что бегство меня не спасет, и если уж зашла об этом речь, я не люблю бегать, кроме как навстречу кому-нибудь или чему-нибудь.

Мой жеребец насторожился. Он чувствовал, что мы попали в переделку и ему не нравился запах индейцев. Каждая его мышца напряглась, он готов был сорваться и дать деру.

Кайова охотились не за мной. Это без сомнения был боевой отряд, но искал он добычу покрупнее. Но если они рассчитывали позабавиться со мной, это им даром не пройдет. Когда я направил коня в их сторону, я уже решил, что надо делать: напасть на огромного воина справа. При малейшем проявлении враждебности пущу коня на него и выхвачу оружие. В уме я несколько раз проиграл ситуацию и все это время я продолжал петь про девушку, которую оставил в Сан Антонио.

За спиной я услышал, как, окружая, смыкаются сзади всадники, а те, что ехали впереди, немного замедлили шаг, но я не остановился. Правая рука как обычно лежала на бедре в нескольких дюймах от рукоятки револьвера. Я знал, что если успею его выхватить до того, как меня убьют, я уйду из этого мира не один. Единственное, что я мог делать хорошо, - это стрелять.

Без преувеличения можно сказать, что дома в Клинч-маунтинс в пятидесятые-шестидесятые годы мальчишки вырастали с оружием в руках. Прежде чем мне исполнилось двенадцать лет, я бродил по лесам с винтовкой, добывая пропитание для всей семьи. Для других занятий времени не оставалось.