Мутанты Асинтона
Шрифт:
– Отдам один папе, а другой маме, – хихикнул он, запихивая брикеты за пазуху. – Лично мне все равно, кто основал Асинтон.
Гастрик раздраженно наблюдала за снующими, бегающими по площади людьми, и ее наполняло раздражение к этой суете. Когда же увидела, что замечена мутантами у мэрии и ей машут руками, приглашая на свой пятачок, поспешила уйти с площади. И не потому, что чувствовала свою вину перед ними, а потому, что считала себя не мутанткой, а уникумом. Так однажды сказал ей изобретатель Сильвобрук: «Запомни: ты – уникум. Не каждый может похвастать этим».
Она отвернула манжетку платья и, взглянув
Зато Тинг не спешил – ему хотелось побродить по городу, к тому же он давно не видел Астрик и ждал встречи с ней. Но Гастрик упрямо торопила его.
– Ненавижу, – злобно пробормотала она, когда они подходили к дому Ватрины.
– Кого? – не понял Тинг.
– Всех! – выкрикнула она. – За то, что пялятся на меня.
Тинг хотел было успокоить ее, но из подъезда вышла Ватрина и направилась в их сторону. В ту же секунду Гастрик стала стремительно превращаться в Астрик. Как всегда, это проходило болезненно – девочка упала на асфальтовую дорожку, ее корчило и ломало в судорогах. Внезапно из-за угла вынырнул автомобиль. Тинг едва отскочил в сторону, как раздался скрежет тормозов, крик, и мальчик в ужасе увидел распростертую под колесами старуху, а чуть поодаль – Астрик, которую она успела отбросить в сторону.
– Ватрина! Ватрина! – Девочка пришла в себя и кинулась к старушке, над которой склонился перепуганный водитель.
Она лежала на спине с закрытыми глазами и белым, без кровинки, лицом.
– «Скорую!» – крикнул водитель, бросая Тингу монету, и выругался: – Черт ее дернул под колеса! А ты чего валялась на дороге? – набросился он на Астрик. – Что за идиотские игры? Поедешь со мной в инспекцию.
– Она жива? – чуть слышно пролепетала Астрик, прикладывая ухо к груди Ватрины.
– Жива я, – со стоном выдохнула Ватрина. – Пока… – ее белесые ресницы вздрогнули, она открыла глаза. – Я так долго жила… – с трудом проговорила она. – Знаешь, почему? Я… не раздавила, но и не спасла ни одного кузнечика… не бросила в море, но и не вытащила оттуда ни одного человека. А теперь мне пора… Мое время останавливается. А часы… часы в моей комнате затикают вновь… Я бы с легкой душой отправилась в путь: я вспомнила все и передала тебе… Но я не сделала главного: не спасла собственного сына… Зря ты легла под колеса…
– Это не я, это Гастрик, – всхлипнула девочка. – Ватрина, не умирай!
Старушка слабо улыбнулась:
– А я не умру. Ты разве забыла?.. Прощай, моя девочка. И помни о шкатулке… Не плачь, когда погребут мою старую одежонку – я надеюсь приобрести новую…
Она вздрогнула, глаза ее плотно сомкнулись, и в ту же минуту из окна соседнего дома раздался крик: то ли проснулся, то ли родился младенец.
3
Астрик тяжело пережила гибель Ватрины и не расставалась со шкатулкой: ей чудилось, что там хранится душа старушки. Зато Гастрик пробовала расколоть эту семейную реликвию молотком. Заметив следы ударов, Астрик закопала шкатулку в саду под старым орехом. Но хотя девочки не общались, скрыть что-либо друг от друга подчас не
Сестры часто удивляли Баатов общими словечками и мыслями. Время исчезновения обе называли пребыванием в чулане и так описывали это: «Проваливаюсь в нечто черно-багровое, после чего обволакивает глухая темнота, и я лежу будто связанная по рукам и ногам, но слышу и понимаю, что говорит сестренка. Часто хочу вмешаться в беседу, подать голос, но не могу – язык прилипает к зубам, мысли путаются при малейшем напряжении».
Однако способность слышать другого и разговаривать с ним так и не развилась и вовсе исчезла, как только они научились читать и писать, поэтому догадались общаться посредством записок и писем. Первое послание написала Гастрик. Подтолкнул ее к этому большой цветной фотопортрет Астрик, который родители повесили в гостиной.
– Кто это? – спросила она у матери.
Марта замялась, а потом ответила с легким вызовом:
– Астрик. Твоя сестренка. – И стала ждать реакции девочки. Та долго не отводила глаз с фотографии, а потом сделала признание, от которого у Марты радостно екнуло сердце:
– Но ведь у нее только лицо меняется, – сказала Гастрик. – А все остальное – мое. Мои руки, ноги, туловище.
– Конечно, – кивнула Марта, обнимая дочь и внутренне содрогаясь от сравнения ее лица с Астрик. – У вас все общее, поэтому вы должны дружить.
– Когда Астрик делала прививку, мне было не очень приятно, хотя боли я не чувствовала, – задумчиво сказала девочка. – Но почему, если ей грустно, то на меня нападает смех, и только противный чулан не дает возможность рассмеяться?
«Тебе нравится твое лицо? – написала Гастрик после этого разговора. – Мне нравится. Но не воображай – это и мое лицо тоже, просто я не могу его увидеть».
«Я с тобой согласна, – ответила Астрик. – Можешь считать мое лицо и своим – мне ничуть не жалко.
Но скажи, почему, когда я печалюсь о Ватрине, ты начинаешь щекотать меня своим неслышным смехом под правой лопаткой? Неужели тебе не жаль старушку?»
«А чего ее жалеть, – последовал ответ. – Она ведь прожила довольно долго, и еще неизвестно, умерла ли».
«Ты права, – обрадовалась Астрик. – В минуту ее смерти я услышала детский крик из окна. А на другой день узнала: там «скорая» не успела забрать в роддом женщину, и она родила девочку. Ее назвали Ватриной. Интересно, что хотя старушка и жила в соседнем доме, родители новорожденной, оказывается, не знали ее… И еще хочу сказать тебе – не трогай шкатулку».
«Разве тебе не интересно, что в ней? – написала Гастрик. – Кто знает, когда красный конь целиком появится на крышке – может, через сто лет. А меня сейчас разбирает любопытство, что там».
Теперь они уже постоянно перебрасывались записками, и так это понравилось им, что каждая, очнувшись после трудного перевоплощения, прежде всего интересовалась тем, что там написала сестричка.
Бааты все больше привыкали к мысли, что у них не одна, а две дочери. Такое впечатление создавалось у всех, кто знал эту семью. К тому времени, когда девочке исполнилось семь и она пошла в лицей, супруги уже привычно говорили: «Когда дети вернутся с занятий…» или «У сестренок сегодня не было арифметики…»