Мутный пассажир (сборник)
Шрифт:
Дочь (держит себя за живот). Папа, я беременна от Максима.
Папа (садится в свободное кресло). Кто такой Максим?
Дочь (горестно). Макс… со второго подъезда…
Папа. Что?
Дедушка Мда (встряхивает газету, качает головой). Мдаааааа.
Папа. Мать знает? А где твой брат?
Вбегает мама с фотографией сына. На ней смазливый мальчик. Папа обращается к ней, мама к нему, они говорят в один голос.
Мама (взволнованно).
Папа (успокаивающе). Дорогая, ты только не волнуйся. Наша дочь беременна.
Папа. Что???
Мама. Что???
Дедушка Мда. Мдаааааа.
Мама. Кто отец?
Папа. За что сел?
В итоге это слышится как «отсосец?» Зрители начинают смеяться. Папа с дочкой переглядываются и говорят в один голос: «Максим».
Мама. Со второго подъезда?
Дочь. Да.
Мама. Аааааааааа!!!!
Дедушка Мда (ёрзает в кресле, шелестит громко газетой, ещё громче пукает и ещё громче хриплым голосом – почти орёт). МДАААААА!!!!
Папа (зажимает нос двумя пальцами, говорит голосом знаменитого переводчика). За что сел?
Мама (зажимает нос двумя пальцами, говорит голосом знаменитого переводчика). Наркотики продавал.
Папа. Аааааааааа!!!!
Дедушка Мда. Мдаааааа…
Или это больше похоже на ситком?
Железнодорожника во мне убили, драматург из меня плохой, а больше я ничего и не мог придумать и не хотел этим заморачиваться. Не имел ни малейшего представления, кем хочу быть и чем себя занять.
Наверное, поэтому я любил подолгу находиться в метро – я прятался здесь в шуме поездов от жизни и от всех своих проблем, чувствуя себя спокойно. Я был как будто защищён, только непонятно от кого.
Я знал, что здесь меня всегда хорошо встретят. Как это кто? Поезда, конечно! Я уже прихожу в метро как к себе домой. Остаётся только громко произносить фразу с улыбкой и идиотским выражением лица, каждый раз заходя внутрь, расправляя руки: «I’m home!»
– Да, хорошее, может, и есть. Я как-то пел песню с пассажирами, – улыбнулся слегка Женя.
– Какую песню? – удивилась мама.
– «Голубой вагон».
– Опять шутишь?
– Ай, мам! Отвали! Вечно ты… Какая уже разница? – сказал Женя дрожащим голосом.
– Что за голубой вагон-то? – не понимала мама.
– Да песня детская! – раздражённо крикнул Женя.
– Господи, – развела руками мама.
– Короче, мама! Я сбил бухого старого хачика. Теперь я попаду в ад, но перед тем, как я туда попаду, он мне будет сниться в страшных снах. У меня пропадёт стояк, я сойду с ума и умру, а он всё будет сниться. А меня всё будет мучить совесть, а он будет сниться и сниться мне с бутылкой водки или что там хачики
– Господи боже мой! – мама побежала на кухню.
Было слышно, как она роется в шкафчике с лекарствами, затем наливает воду в стакан.
– Вот, Женя, выпей, дорогой, успокойся!..
Женя, всхлипывая, послушно выпил успокоительное прямо из маминых рук. Мама села с ним рядом, обняла его и стала гладить.
Поезд медленно сбавлял скорость. Владимир держал в руках вторую недопитую бутылку и что-то говорил себе под нос, поджимал губы и мотал головой.
– Воспитал на свою голову предателя. Сука. Мальчишка сраный. Отца предал, – шевеля губами что-то понятное только для себя, он полез в карман брюк, достал носовой платок, смочил его водкой, развернул и стал засовывать в горлышко бутылки. Просунув его примерно на половину, он встал, вытащил из кармана куртки зажигалку и проорал всем пассажирам:
– Я вас всех сожгу, суки!! Всех взорву, твари! Поняли? Все слышали? Вы поняли, суки, бля? – он чиркнул зажигалкой, появился небольшой огонёк, он стал его медленно подносить к платку, торчащему из бутылки.
– Вызовите милицию! – закричал кто-то из пассажиров.
Началась паника.
Поезд остановился, слегка дёрнулся, Владимир не устоял на ногах и упал на одно колено. Двери вагона раскрылись, люди стали выбегать, толкая друг друга в спины.
Владимира тоже кто-то толкнул в спину, он упал на пол, уронив бутылку с платком. Её поднял кто-то из пассажиров, поднёс к носу и произнёс:
– Фу, да это же спирт! Ну ты, мужик, дал.
– Вот чурки, да, – обратился к нему другой пассажир, – везде теракты устраивают. Чего им спокойно-то не живётся? Слушай, друг, помоги мне, давай его быстренько из вагона выкинем…
– Придержите нам двери, пожалуйста.
Два парня резко подняли Владимира и поставили на ноги, он что-то говорил вслух про сына, но его никто не слушал.
– Седой уже, старый, а всё в шахида играет.
– Вокруг сектанты, обоссу вас всех, – еле выдавил из себя Владимир.
Его грубо вытолкали из вагона, он упал на платформу и остался там лежать.
Поезд уехал.
Стоял я уже где-то полтора часа. Примерно каждый двенадцатый человек перепрыгивал через турникет. Поток вечером здесь был совсем небольшой. Вдвоём – прижимаясь к впереди идущему – никто не проходил.
Дежурная тётя у турникета молча сидела на месте и провожала всех безразличным взглядом. Кого-то злым взглядом.
Может, это было мало, может – много. Может, это всегда так было, может, только в этот вечер, может, только в эти полтора часа или только на этой станции. Данных сухой статистики некорректных проходов как на этой станции, так и на других я, конечно, не знал и свою не вёл.