Muto boyz
Шрифт:
Мяч поковырялся ключиком в водительской двери своей «восьмёрки», плюхнулся на переднее сиденье, хлопнул дверью и шумно завёл двигатель. Последние два действия сопровождались звуками: насчёт первого я уже объяснял, а насчёт второго — это тоже было его фишкой, все эти перегазовки, пробуксовки и страты с места. За рулём «восьмёрки» Стриженов превращался из офисного увальня в пилота болида «Формулы-1». В этакого Шумахера в земном обличье — во всяком случае, именно им считал себя Стриженов, садясь за руль своего скромного авто.
С точки зрения некоторых философских теорий, жизнь человека — это только
Как-то раз Чикатило спросил Стриженова:
— Илья Юльевич, вы правила дорожного движения хоть раз читали?
Стриженов о чём-то подумал, почесал эспаньолку и ответил:
— Читал. Мне не понравилось.
После этого всё с ним было понятно, и больше у нас этот вопрос «не обсуждался». Странно, что он не брызгал слюной на лобовое стекло — хотя, может быть, и брызгал, я не помню. Хорошо, когда человек способен получать кайф от таких простых вещей, как вождение автомобиля «ВАЗ-2108». Это сразу упрощает ему жизнь: какая водка, какой героин, сел за руль — и у тебя вроде как всё в порядке. Главное, что это не преследуется законом — хотя на месте закона я бы преследовал таких людей, как Стриженов, со всей строгостью. Их надо пожизненно лишать прав и запрешать подходить к автомобилю ближе, чем на десять метров.
— Как-то раз я сбил лошадь, — хвастался нам Стриженов. — Она хотела перейти дорогу и стояла, дура, на обочине. Впереди меня ехал «КамАЗ», так вы представляете — эта тварь его пропустила, а меня нет. Я что, не транспортное средство, что ли? Да она вообще ох…ела, эта лошадь. Так ей и надо, что я её сбил. Она разбила своей задницей моё лобовое стекло, да ещё и навалила от страха на переднее сиденье, представляете?
На самом деле этот Стриженов был хорошим парнем, честное слово. Именно поэтому фирма «Лауда-Тур» заведомо была обречена на провал. Настоящий босс, даже если бы сбил десяток бедных коняг, не должен был бы хвастаться этим перед подчинёнными. Да настоящий босс вообще обязан соблюдать дистанцию — всем это известно. Это написано на всех трамваях и троллейбусах, и это залог успеха большого бизнеса.
— Слушай, я сейчас вспомнил эту его байку про лошадь, — сказал Чикатило, с какой-то грустью наблюдая за тем, как «восьмёрка» с резвостью спринтера трогается с места и на неприемлемой скорости пролетает между рядами припаркованных машин, сметая с них боковые зеркала. — Знаешь, что мне по этому поводу пришло в голову?
— Не знаю. У тебя странная голова, в неё может прийти всё, что угодно.
— Я подумал, что если бы Стриженов — ну, чисто теоретически — врезался в эту лошадь сам, без машины… ну, если бы его как-нибудь разогнать накатом до такой же скорости… так вот, даже если бы он не был защищен металлом, он всё равно
— Это уж точно. Он весит примерно столько же, сколько лошадь.
Одинокий клерк аккуратно забычковал в стоящую возле стенки урну, которую тоже вытряхивали и чистили несколько раз в сутки. В его взгляде читалось уныло-офисное непонимание.
— Мы рабочие, электрики, — сказал ему Чикатило. — Чиним здесь проводку, вот покурить вышли.
— Да, пожалуйста, — улыбнулся тот.
— Чего ты перед ним оправдываешься? — спросил я, когда клерк очистил помещение. — Даже если бы он вызвал охрану — мы здесь находимся вполне законно.
— При чём здесь это. Просто теперь он не станет терзать себя раздумьями по поводу того, что такие персонажи делают в его мире. Людям надо всегда облегчать существование, если есть такая возможность.
Я не понимал некоторых Чикатилиных настроений. Клерки как класс последнее время меня просто бесили, и я не считал, что по отношению к ним следует исповедовать весь этот!!!!!!!!!!!peace amp; love. Но Чикатилу было не переделать — ещё непонятно, кто из нас в конечном итоге оказался большим хиппи.
Мы прошли через коридор и вписались в ультрасовременный лифт, который двигался бесшумно и со скоростью звука — так, что от его перегрузок тоже иногда тянуло блевать. Это называется издержками производства, переизбытком комфорта. Дурачков заставили молиться, и они порасшибали себе лбы — да, это действительно было нечто. В таком пафосном месте ни я, ни Чикатило до этого никогда не трудились.
Если до девяносто восьмого года мы поочерёдно за уши вытягивали друг друга на работу, или устраивались вместе по знакомству, или ещё что-нибудь в этом роде, то в тот раз все получилось по воле случая (Чикатило сказал — «знак!»). Случай был из ряда вон, он опровергал все теории вероятности и заставлял задуматься о фатальном.
Были снова газеты — красные заголовки с отвратительным словом «РАБОТА», странички, пачкающиеся свинцом, и мусорные ящики, наполняющиеся макулатурой со скоростью «восьмёрки» Стриженова (которого мы, правда, тогда ещё не знали). Первым на то знаменательное объявление наткнулся я. Поговорив с кем-то неприятным, я записал на листочке назначенное время и адрес, а потом позвонил Чикатиле и задиктовал ему телефон. Со стороны это выглядело глупо, потому что я по собственной воле вроде как приобретал лишнего конкурента — но мы же не были менеджерами, у нас была своя логика. По этой логике я, наоборот, удваивал свои шансы — если бы взяли хотя бы одного из нас, второй бы уж точно не засиделся долго без работы. У нас уже был пятилетний опыт, позволяющий утверждать это наверняка.
Нам назначили собеседование в один и тот же день, с разницей в час. Мы даже случайно пересеклись в дверях на входе/выходе из этого долбаного офисного центра. Каждый из нас нарядился в чьи-то чужие шмотки и выглядел дружеским шаржем на обитателя лондонского Сити. Чик попросил меня подождать его где-нибудь внизу, чтобы обсудить произошедшее после того, как он пройдёт собеседование. Я осел в каком-то кабаке на первом этаже, заказал себе 0,33 кока-колы за три доллара — но делать было нечего, на улице тогда стояли отвратительные мартовские заморозки.