Муза художника
Шрифт:
Как послу было известно еще до напоминания Экерса, новая национальная энергетическая политика предписывала периодические отключения электричества без предварительного уведомления. Так случилось, что два дня назад таким образом электричество отключили в одной из главных бухарестских больниц. Экерс получил эту информацию из достоверного источника — от врача, который предоставлял им внутренние записи и медицинскую статистику в прошлом.
Поэтому Экерс с самого рассвета был на ногах, собирал информацию — все из разговоров с местными знакомыми, ведь это не та история, которая могла появиться на страницах «Скынтеи», — и к настоящему моменту
— И по состоянию на настоящее время у нас нет достоверных данных, позволяющих установить… число… общее число детей… то есть младенцев… которые стали… жертвами этого случая. А для тех, кто прослушивает микрофоны, — выкрикнул он без всякого предупреждения, — будьте вы прокляты! Будьте вы прокляты за то, что убили их!
На этих словах трескотня печатной машинки Юльеты в соседней комнате внезапно стихла. Йон на мгновение закрыл глаза, а когда открыл их снова, то положил свою руку на руку атташе.
— Может, вы хотите взять выходной на остаток дня? — предложил он так мягко, как только мог, впервые чувствуя себя начальником Экерса.
Тот отдернул руку, тяжело дыша и решительно тряся головой, что означало отрицательный ответ. Затем он удалился по направлению к ванной комнате, а когда вернулся, то был уже обычным Экерсом; никто бы и не заподозрил неладное.
Позже, вернувшись с обеда, Йон проходил мимо стола Юльеты Ринг и увидел, что она печатает записи бесед Экерса, которые тот проводил неподалеку от больницы. Ее лицо имело обычное сердитое выражение, но глаза были красными и опухшими.
Сегодня вечером неосвещенные улицы, покрытые темной коркой льда, пустынны, если не считать нескольких автобусов. Их посольская машина, на которую не распространяется недавно введенный запрет на личный автотранспорт, останавливается прямо перед бетонной конструкцией отеля «Интерконтиненталь» — похожего на крепость ориентира, который виден из любой точки города. Алстеды выбираются с заднего сиденья автомобиля. Мимо них родители, опустив головы, тянут на санках своих детей домой из детских садов, в которых воду и электричество тоже время от времени без предупреждения отключают.
Закутанные в теплые пальто подозрительные личности, стремящиеся неофициально обменять леи [44] на свободно конвертируемую валюту, слоняются по тротуарам вблизи «Интерконтиненталя». Судя по лицам, некоторые из них являются студентами из развивающихся стран, приехавшими учиться, но даже эти индивидуумы могут быть тайными агентами, засланными сюда с целью заманивать в ловушку неосторожных иностранцев. София с высоко поднятой головой величаво проходит мимо них. Йон следует за ней внутрь.
44
Лей — национальная валюта Румынии.
В магазине, расположенном на втором этаже отеля, продавцы в черных халатах пробивают на кассе товары для иностранных гостей и безжизненными голосами объявляют итоговые суммы. Освещение тусклое, а полки, судя по всему, покрыты слоем пыли. София
— Я так и вижу Фрейю в этом, а ты? — говорит София, держа дубленку с меховым капюшоном.
После того как Логан в красках описал чувствительность своей дочери к постоянному сырому холоду и плохому освещению предоставленной ему бетонной квартиры, Алстеды посоветовались и быстро пришли к решению попросить Муров пожить в их доме, пока сами они будут в отпуске в Дании.
— Или ей больше понравится это? — указывает София на затейливо разрисованную красными и синими цветками деревянную шкатулку с откидной крышкой.
Тут она напоминает себе и Йону о родственниках и друзьях, с которыми они увидятся в Дании; нужно попытаться сосредоточиться на том, чтобы найти подарки и для них.
Когда Алстеды с покупками в руках выходят на безлюдную улицу, убеждая друг друга в том, что сделали все возможное, посольская машина не ждет их у входа в отель. Блуждая по улице вверх и вниз, они наконец обнаруживают ее припаркованной почти в двух кварталах от гостиницы. Силуэт сидящего за рулем Михая вырисовывается в свете включенных фар. Наверное, появилось какое-то новое правило безопасности, не позволяющее парковать машину слишком близко от входа в отель. Сжимая свои покупки, Алстеды по мокрой слякоти пробираются к машине. В ранних сумерках идет снег с дождем. Дорожный знак на углу, где припарковался Михай, смутно напоминает о чем-то Йону. Тут до него доходит. На этой улице живет Император. Да, в своих попытках разузнать о судьбе преподавателя Михая после того, как он был вынужден оставить свою должность в университете, Йон уже зашел настолько далеко. У него возникло внезапное желание разыскать этого выдающегося интеллектуала, который, возможно, имел представление о том, почему все пошло не так и что можно сделать — что они все вместе могут сделать — для того, чтобы изменить направление, в котором ведут Румынию.
Йон открывает жене правую заднюю дверь машины, а Михай, который, видимо, из-за валящего мокрого снега не сразу заметил их приближение, быстро выходит, чтобы распахнуть вторую заднюю дверь. Но вместо того чтобы сесть, посол кладет на сиденье сумки с покупками и быстро говорит уже находящейся внутри Софии:
— Мне нужно кое-что проверить. Тут недалеко.
Он подает жене тайный знак: подносит сложенную чашечкой ладонь к уху, мол, у стен есть уши, поговорим об этом позже. Она равнодушно кивает и устремляет взор в окно автомобиля, на мокрый снег, падающий на неосвещенную улицу. Йон выпрямляется и, как может, по-румынски объявляет своему новому шоферу, что собирается прогуляться.
Михаю должно быть известно, что его изгнанный руководитель проживает в этом квартале, но лицо шофера ничего не выражает. В надежде, что вспомнит номер дома правильно, Йон начинает пробираться по темному переулку, засунув замерзшие руки в карманы длинного пальто. Не успевает он пройти мимо третьего дома, как из тени появляется сотрудник тайной полиции и требует у него пропуск. Йон спокойно предъявляет свое дипломатическое удостоверение, после чего служащий просит сообщить, по какому он делу.