Муза ночных кошмаров
Шрифт:
Универсальный.
Это запах книг.
Из юноши вырвался смешок, от которого перед лицом закружили пылинки, а по тяжелому воздуху пошла рябь.
– Это библиотека! – воскликнул он и подумал, что Стрэндж руку отдал бы на отсечение, чтобы побродить по этому месту. – Это древняя библиотека Плача!
12. Колдовской свет и сожаление
Сарай придержала шторку для Лазло, после чего задвинула ее. В коридоре и на террасе дежурили призраки. Другой выход она тоже зашторила, а потом замерла. Покосившись
– Можешь закрыть их?
Ее голос звучал так низко, мягко, шелковисто, что Лазло и сам залился краской. Все это по-настоящему. Не сон, не какая-то нить, протянувшаяся между ними через пространство. Это он и она, ее призрачная рука в его настоящей. Их не разлучит восход солнца, печальная гибель хрупкого мотылька или плоские камешки алхимика. Они тут – в реальности, вместе.
Но их может прервать Минья, буквально в любую минуту, поэтому их сердца были истерзанными, изможденными отчаянием и бездумными ударами времени.
Лазло закрыл двери.
Будь это сном, комната бы растворилась, трансформируясь в другой пейзаж, без металлических стен и призраков у выходов. Сарай с радостью повторила бы вчерашний сон, скользнув на то место, где расположилась, прежде чем их оборвали: на перьевой матрас, с Лазло сверху, к разоблачению ощущений. Его губы ласкали бы ее плечо, сдвинув бретельку сорочки.
Но одно дело захотеть. И совершенно другое – сделать. Сейчас талант грезотворцев им не поможет, и на секунду пара просто замерла с колдовским светом и сожалением во взглядах.
Лазло сглотнул.
– Значит, это твоя комната, – сказал он, осматриваясь.
Первым делом в глаза бросался центральный элемент: огромная кровать, больше, чем вся его комнатка в Великой библиотеке. Она располагалась на возвышении и была скрыта портьерой, как сцена. Глаза юноши округлились.
– Это принадлежало моей матери, – быстро объяснила Сарай. – Я в ней не сплю.
– Нет?
– Нет. Рядом с гардеробной есть кровать поменьше.
Разговоры о кроватях ничем не помогали. Наоборот, их желания обнажились. Изначально Сарай могла бы молча отвести Лазло в свою нишу, но теперь, когда предложение прозвучало вслух, это казалось слишком дерзким. Оба смутились, будто все произошедшее во сне осталось там и реальным телам с их неуклюжими руками придется учиться всему заново.
И они с нетерпением ждали этого.
– На самом деле тут очень красиво, – сказал Лазло, продолжая рассматривать комнату.
Высокий сводчатый потолок, стены куда более живописные, чем все, что юноша успел увидеть в цитадели. Они напоминали резные рисунки в Плаче, хотя эти, естественно, были сделаны не из камня, а из мезартиума.
– Все это работа Скатиса? – поинтересовался он, протянув руку, чтобы обвести пальцем певчую пташку. Таких были сотни, и они потрясали своим совершенством, засев среди виноградных лоз и лилий, которые выглядели настолько реалистично, будто их окунули в расплавленный мезартиум.
Сарай кивнула и провела пальцем по шее спектрала, исполненного на барельефе в реальную величину. Его рога выступали из
– Из-за этого его трудно представить. Разве не должны все его творения выглядеть так же омерзительно, как Разалас?
Ничто в этой комнате нельзя было назвать омерзительным. Это роскошный храм из гладкого, как вода, металла. Лазло провел пальцами по воробушку и освободил его. Оживленный с помощью тех же магнитных полей, что и сама цитадель, он взъерошил свои крылышки и взлетел.
С уст Сарай сорвался тихий восторженный вздох. Лазло любил его и хотел услышать еще раз, поэтому оживил больше птиц, и они сомкнули кольцо вокруг Сарай. Ее смех был подобен музыке. Она вытянула свободную руку, которой не касалась Лазло, и одна из пташек приземлилась ей на ладонь.
– Жаль, что я не могу заставить их спеть для тебя, – сказал Лазло – это находилось за пределами его возможностей.
Рядом с металлической, возникнув из ниоткуда, отпустилась еще одна пташка. На секунду Лазло удивился, но затем он понял, что ее создала Сарай. Птица была безупречной иллюзией, как и она сама, фантомный пушистый воробушек с маленьким черным клювиком, формой и размером напоминавший шип розы. Вот полилась мелодия, сладкая, как дождь. Пришел черед Лазло восторгаться. Эта пара птичек, сидящих бок о бок, воплощала их самих, бога и призрака, а также их новые способности. У обоих имелись свои границы: воробушек Сарай мог петь, но не летать. Воробушек Лазло мог летать, но не петь.
Махнув запястьем, Сарай отправила их в воздух. Ее птичка тут же испарилась – иллюзия не могла существовать отдельно от своего творца. А Лазло отправил всю свою стаю искать новые насесты и обездвижил их.
– Как это работает? – заинтригованно спросил он у Сарай. – Вся эта трансформация. Есть ли какие-то пределы?
– Только пределы воображения, как я понимаю. Сам скажи, – показала на себя. – Что мне изменить?
– Ничего, – улыбнулся он. Сама мысль казалась абсурдной. – Ты идеальна, как есть.
Сарай зарделась и потупила взгляд. Они неосознанно – или нет – брели по комнате в направлении закутка позади гардеробной, где пряталась кровать Сарай.
– О, даже не знаю, – сказала она. – Как насчет крыльев? Или хотя бы одежды, которая никогда не принадлежала богине отчаяния.
– Должен признать, – начал Лазло, украдкой поглядывая на ее розовую сорочку, – мне очень нравится эта одежда.
Его голос потеплел. Скулы Сарай тоже.
– Имеешь в виду это белье?
– Так вот что это? – невинно поинтересовался он. – Я и не знал.
Сарай фыркнула. Коснулась его рукава:
– Вижу, ты тоже сторонишься нарядов богов.
– Могу переодеться, если хочешь. Я видел камзол, который, я почти уверен, полностью сшит из крыльев жуков.
– Да ладно, – отмахнулась Сарай. – Как-нибудь в другой раз.
– На какое-нибудь официальное мероприятие.
– Именно.
Они миновали дверь в гардеробную и приблизились к закутку, где скрывалась кровать. Она была очень аккуратненькой и узкой.
– Есть еще один момент, – застенчиво начала Сарай.