Муза винодела

Хантер Келли

— Нет. — Она подошла к нему и, взяв его за руку, повернула к себе лицом. — Рафаэль, нет! Меня просто интересуют твои намерения. Насчет Мараси, насчет меня, в конце концов. Ты постоянно отмалчиваешься. Ты никогда не говоришь, чего хочешь.

— Я хочу, чтобы ты была счастлива. — Он сделал глубокий вдох и добавил: — Со мной.

Глаза Симоны наполнились слезами.

— Я ненавижу ее.

— Кого?

— Твою мать.

— Я и сам не очень-то ее люблю, — пробормотал Рафаэль. Он не понимал, какая тут связь. — К чему ты это?

— Когда ты сможешь доверять мне? Поверишь,

что я поддержу тебя, а не причиню боль? Во всем виновата твоя мать и то, что она натворила. — Симона скрестила руки на груди. — И я тоже виновата. Я тоже многое натворила. А мне нужно, очень нужно, чтобы ты доверял мне, Рафаэль. Без этого у нас с тобой никогда ничего не получится.

— Симона… — Он не знал, что сказать. — Я пытаюсь…

Она наклонила голову. Он понял, что она плачет.

— Да, ты пытаешься.

После этого разговора они мало виделись. Для него последние дни представляли собой бесконечную череду встреч — одна важнее другой. Каждый вечер он приходил усталый, но не настолько, чтобы не заниматься любовью. Но сказывалось накопившееся внутреннее напряжение. Казалось, он все время был настороже, с подозрением глядел на всех, даже на нее.

Сколько еще он сможет так продержаться, не подпуская к себе никого?

Симона предложила пригласить в Мараси Харрисона. Уж ему-то Рафаэль всегда доверял. Приближалась дата, когда будет обсуждаться вопрос, станет ли Рафаэль наследником престола. Ставки были высоки. Власть, которой Рафаэль уже обладал, значительна.

Но вот нужна ли ему власть — об этом можно было только догадываться.

Симона частенько уходила на виноградник, захватив с собой любопытного щенка, тачку, секатор и пару рукавиц. Сады, окружавшие замок, содержались в идеальном порядке, а вот здесь всегда было полно работы.

Лозы, над которым она трудилась, прибыли из Кавернеса тридцать лет назад. Их прислал ее отец, а Этьен посадил.

Симона усмехнулась, выпрямившись и обозрев ряд. Нельзя сказать, что они ровно посажены.

Эти лозы символизировали ее связь с домом. Она скучала по Кавернесу, скучала по обязанностям, которые лежали на ней, и коллегам. Она скучала по Люсьену и Габриель, по любимому кафе. Она скучала по своей свободе.

Высокие, словно монастырские, стены вокруг виноградника еще больше заставляли ее чувствовать себя заключенной, но, по крайней мере, здесь было небо над головой и вид на долину, от которого замирало сердце и перехватывало дыхание.

В последнее время Рафаэль и этого не видел.

За ее спиной зашелестели кусты. Возможно, от порыва ветра.

— Смотри, — долетел до нее тихий шепот. — Это принцесса.

— Принцессы не обрезают лозы, — послышался другой тонкий голосок.

— А вот и обрезают.

— Вообще-то мама говорила, что она не настоящая принцесса, пока не вышла замуж за принца. Да и принц тоже не настоящий, ведь король об этом не объявил.

— Подвинься немного.

Листья снова зашелестели. Руби зашевелила ушами, но по-прежнему следила исключительно за Симоной. Да, сторож из нее никудышный.

— Тихо! Ты очень шумишь. Она нас увидит.

Ветки

раздвинулись, показались два маленьких личика — черноволосые, темноглазые, зацелованные солнцем.

Симона подняла брови и удивленно посмотрела на них.

Мальчик улыбнулся, и что-то в его улыбке напомнило Симоне другого паренька. В другом месте. В другой солнечный день.

— Беги, Мэйли, беги. Беги к калитке, — торопливо зашептал он.

Ребятишки исчезли.

Сколько раз она слышала это слово в детстве? «Беги!»

К калитке, к холмам, к стенам замка, через виноградник. Воспоминания захлестнули ее, яркие, живые. И вот она снова видит дружную ватагу маленьких детей, играющих в тени старых стен. Иногда они устраивали соревнования с условием, чтобы проигравшие должны уплатить победителю штраф.

Симона хорошо знала, что Рафаэль начинал придумывать странные штрафы, например, натереть пол в главном зале или вымыть окна в оранжерее, если Габриель попадала в немилость и Жозе приказывала ей выполнить черную работу. Раф тогда обязательно проигрывал. И одного его взгляда, брошенного в сторону Люка и Симоны, было достаточно, чтобы и они проиграли тоже.

Дети Кавернеса умели защищать друг друга.

Они давно выросли, но эта привычка осталась.

Симона делала все возможное, чтобы помочь Рафаэлю войти в новую для него жизнь. Но она боялась, что этого будет недостаточно.

Слезы наполнили ее глаза, она несколько раз моргнула. Проклятые гормоны! Неужели никак нельзя их утихомирить? И как ей справиться с отчаянием, когда она думает о своей любви к Рафаэлю и той дистанции, на которой он ее постоянно удерживает. Возможно, другую женщину и устроили бы такие отношения, но только не Симону.

— Уходи прочь, отчаяние, — пробормотала она, чувствуя себя совершенно беспомощной.

Симона посмотрела на небо. Какое яростное, какое неумолимое это испанское солнце! Секатор выпал из ее рук, Симоне показалось, что земля под ногами качается. Руби тут же схватила секатор и отнесла его к тачке.

— Умная девочка, — прошептала Симона и наклонилась, чтобы потрепать ее по голове. Земля опять покачнулась. Что-то было не так. Щенок удивленно уставился на нее, высунув язык и наклонив голову набок. В глазах Симоны потемнело.

* * *

Рафаэль с вялым любопытством наблюдал, как Карлос, помощник Этьена, стараясь не обращать на себя внимания, приоткрыл дверь и проскользнул в комнату для переговоров. Но, учитывая деликатность проблемы, которая сейчас обсуждалась, его появление не могло остаться незамеченным. Беседа затихла. Этьен нахмурился.

Однако Карлос не подошел к правителю, а направился прямо к Рафаэлю.

— Сеньор, — начал он, наклонившись к его уху. — Ваша… то есть сеньора Симона… В общем, один из охранников нашел ее на винограднике без сознания. Утром она подрезала там лозы. Мы точно не знаем, что случилось, но…

Рафаэль поднялся. Все взгляды тут же сосредоточились на нем. Одни с осуждением, другие с любопытством.

— Джентльмены, — сказал он, коротко кивнув, — прошу меня извинить.

В конце концов, ведет переговоры Этьен.