Музей
Шрифт:
– У вас легкая рука! – воскликнула она.
– Да, я пока не таскал ничего. Прислан вот потаскуном к Шуваловой.
Элоиза расхохоталась. Смешливая попалась девушка. Я тоже стал посмеиваться.
– Потаскуном, значит? Ко мне?
– Не знаю, может, и к вам. К Шуваловой.
– Шувалова в музее одна, это я.
– Ничего, если я вас буду продолжать звать Элоизой?
– Ничего, Оцелот.
Я не стал возражать против Оцелота. В мужчине должно быть что-то от дикого зверя, не запах, так хоть имя. Если он, конечно, не
– Это уникальная вазочка, – Элоиза любовалась ею. – Другой такой даже в Китае нет.
– И как он без нее?
– Вы, как я погляжу, не меньшая язва, чем я? – Элоиза поставила вазочку на тумбочку, где лежали отобранные вазы и статуэтки для выставки.
Я хотел ей сказать, что мы с нею два уникальнейших явления не только в Китае и России, а вообще во всем мире, но тут пожаловал Козьма Иванович.
– Как вам новенький? – обратился он к Элоизе, игнорируя меня взглядом.
Та снисходительно улыбнулась в ответ. Кому она предназначалась, ее снисходительность? Мне показалось, мужчинам вообще.
Я поменял стремянки местами. Скоробогатов с интересом следил за моими манипуляциями. Я потряс их для проверки устойчивости, вздохнул и стал завинчивать ослабленные винты.
– Вы к нам кем поступили? – поинтересовался Козьма Иванович.
– Разнорабочим, – сказал я.
– Вот и таскайте, разнорабочий! Шувалова, покажите ему, что надо делать. И побыстрей, сколько можно возиться с этим фарфором?
Скоробогатов вышел.
– Сволочь, – бросила Элоиза.
«Тебе виднее», – подумал я.
– Может, вы еще одну штучку найдете? Начальник сунул куда-то.
– Для маленькой девочки я обязательно найду маленькую штучку.
– Она большая, – вздохнула Элоиза. – Фарфоровая ваза, простенькая, но уникальная. Бисквит, стояла всю жизнь вот там, как урна. Начальник, может, забрал. Зачем? Второй день ищу.
– Ну и спросите у него. Может, он знает.
– Шутите? Он же администратор! Ему не до конкретных мелочей, где они лежат и как называются. Его мечта – работать в мэрии, вот там фонды! А тут…
– Ну и не ищите тогда.
– Останусь без квартальной премии, хоть и нищенской. В лучшем случае.
– Ну и что? Останетесь. Я вам компенсирую, сколько?
– Ладно, тоже мне князь, компенсирует. И что вы заладили: ну да ну? Давайте трудиться, как призывал Антон Павлович.
Я спросил у Элоизы, где кабинет Скоробогатова, и пошел к нему. Главного хранителя не было на месте. Я осмотрел кабинет. Вазу, совсем невзрачную, но насквозь старинную, я увидел под столом. Урна и есть урна. Интуиция не подвела меня.
– Что вам угодно? – спросил Скоробогатов. – Кто вам разрешил без спросу зайти сюда? Что вы ищете?
– Вот ее, – я указал на вазу, – она тут не по назначению.
– Выйдите вон! – Скоробогатов набрал номер Верлибра. – Павел Петрович! Безобразие!..
Я вышел. Элоиза, узнав о том, что ваза под столом у начальника, рассвирепела. Допек он,
– Пардон! Здравствуйте! – Верлибр протянул мне руку и прошел в кабинет главного хранителя. – Что тут происходит, Козьма Иванович? Элоиза, что с вами?
Скоробогатов в недоумении развел руками.
– Ваза! Ваза, Павел Петрович, китайская, сто семьдесят пять дробь двести два, для выставки, у него под столом с мусором! Вот! – Элоиза протянула вазу Верлибру.
Козьма Иванович покрутил пальцем у виска.
– Павел Петрович! Мне это кажется странным…
– Элоиза, оставьте нас, будьте добры, – попросил Верлибр.
В голосе его прозвучали властные нотки. Значит, первое впечатление не обмануло меня.
Через десять минут заглянул Верлибр, покровительственно кивнул нам породистой головой и вышел.
– Хорошо! – Элоиза потерла ладони. – Поставил администратора на место! Ну и тип! Ему, и впрямь, только в мэрию!
За неделю я освободил от экспонатов две большие комнаты, перетаскал их в хранилище, разобрал стеллажи, спустил их в подвал для починки и замены отдельных деталей. Скоробогатов за неделю не появился ни разу. Зато Салтыков приходил каждый день и, прогуливаясь как кот вдоль опустевших стен, довольно урчал в предвкушении больших строительных работ. Смету составляют сметливые.
Вот чего я от себя никак не ожидал, так это дружеских отношений с женщиной. Я-то думал, что мои университеты давным-давно закончены и все уроки учтены, а значит, прочно забыты. Нет, жизнь вынесла меня еще на одну женщину! Женщины, как валуны в горной реке, на какую-нибудь да наскочишь.
С Элоизой мы подружились. Это мне нравилось. Мне нравилось, что мы не позволили себе ни одной вольности, какие иногда проскальзывают сами собой в словах, жестах, поступках людей, связанных только одной работой. Но это же меня и настораживало! Мне раньше было не до сантиментов, хотя я ни разу и не был в подчинении у женщины. Видимо, раньше я этого просто не вынес бы. Неужели изменился я? Нет, скорее всего, такая женщина попалась.
Легкое ворчание Элоизы по любому поводу я почему-то воспринимал по пословице «милые бранятся – только тешатся». Тем более ее ворчание всегда завершалось улыбкой или смехом, отнюдь не язвительным. Я же молчком и покорно исполнял любую ее прихоть. Мне было это приятно делать.
В среду она предложила мне пирожки, и я не отказался. Когда мы переходили с первого пирожка на второй, мы заодно перешли и на «ты». На следующий день я принес пива с копченой мойвой и закрепил наш союз.
После работы Элоиза сказала: