Муж для девочки-ромашки

Ларина Арина

– Когда квартиру разменяем, – процедила Надя. – Я как раз подыскиваю варианты.

– Ты свихнулась? – хмыкнула Татьяна Павловна и беспомощно оглянулась на притихшего рыцаря. – На что можно менять этот скворечник? На две собачьи будки в пригороде? Что ты еще придумала?

Ничего такого Надя не планировала, но начала придумывать на ходу. Просто из принципа, чтобы не отмалчиваться, ибо молчание, как известно, знак согласия.

– Каждая ячейка общества должна жить отдельно, – просветила она присутствующих, выуживая из

мешка недоеденные продукты. – В нашей ситуации я наблюдаю три ячейки…

– Две, – деликатно поправил Анатолий Викторович. – Мы с Таней…

– А никто вас и не делит, – утешила его Надежда, проигнорировав мамины круглые глаза и красные пятна, ползающие по щекам Анатолия Викторовича, нервничавшего в преддверии скандала. – Есть одинокая я, ваш дуэт и третье звено в цепочке – моя будущая гражданская бабушка. Или кем мне там будет приходиться ваша мама?

Надя ясным наивным взглядом уставилась на Анатолия Викторовича.

– Моя мама? А при чем здесь моя мама? Мою маму трогать нельзя! – в ужасе замотал головой великовозрастный сын. – Это ж пороховая бочка.

– Моя мама тоже не букет ромашек. – Надя торжественно выгрузила недопитую бутылку вина и аккуратно сложила пакет. – Но нужно смотреть правде в глаза. Жить здесь втроем нам будет не особо комфортно, и долго в мире и согласии мы не протянем. Если интеллигентно объяснять, то здесь вам мешаю я, там – бабуля. Если по-простому, то здесь вы мне мешаете, а там – бабуле. В любом случае диссонанс. Надо сложить квадратные метры и поделить их по справедливости.

– Но это невозможно! – прошептал деморализованный ее логикой Анатолий Викторович.

– Еще как возможно, – утешила его Надя. – Это коммуналку тут устраивать невозможно, а разъехаться очень даже легко. Молодая семья должна жить отдельно от родственников, иначе это не семья, а колхоз или табор.

– Я что-то мысль не ловлю, – атомным ледоколом вклинилась в диалог Татьяна Павловна. – Откуда молодая семья, ежели ты тут с вещами, а мужик твой неизвестно где?

– Молодая семья – это вы, мамуля! – Надя поболтала бутылкой. – Пить со мной будете?

– Будем! – обрадовался Анатолий Викторович. Ему, как и каждому мужчине, казалось, что большинство проблем решается именно так.

– Не будем, – тряхнула прической мама. – Только пьянок на нашей коммунальной кухне не хватало. Все. Тема питья и разъезда закрыта. Временно. Вплоть до особого распоряжения.

На следующее утро Надя заметила, что здоровается с ней гораздо большее количество служащих отеля, а охранник впервые благодушно и демонстративно махнул рукой на предъявленный пропуск.

Рельке был уже в кабинете, свежий, как огурец, и злой, как бультерьер, у которого из-под носа утянули кость. Сквозь стекло Надя видела, как он отчитывает швейцара. Тот стоял понурившись и покорно кивал головой в такт воплям.

–

Что случилось-то? – заинтересовалась Надя. После вчерашнего она вообще не понимала, как вести себя с шефом, и очень обрадовалась, что можно проскользнуть на рабочее место незамеченной. Или после того, как ее покормили, нужно все же проявлять к начальству больше теплоты? И что это вообще вчера было: гуманитарная помощь, подкуп или начало нового этапа в ее жизни?

– Не знаю, – фыркнула Ляля Милославская, строившая глазки шкафоподобному красавцу и не желавшая отвлекаться на чужие проблемы. – То ли Мишка дверью кого-то прищемил, то ли сам там застрял.

– Она ж на фотоэлементах! – удивилась Надя. – Как ею прищемить-то?

– Да не знаю я, чего пристала! – рявкнула Милославская и тут же осеклась: – Ой, Надюшка, ты? А я думала, Ленка липнет. Привет!

– Привет, – протянула Надя, подивившись столь резкой смене тона. – А что сегодня вообще случилось? Чего на меня все пялятся, как будто я на бегемоте въехала или у меня третий глаз проклюнулся?

– Типа того, – хихикнула Ляля. – Да ладно тебе прибедняться, все уже знают.

– Откуда? – свирепо поинтересовалась Надежда, уже представляя, как она сейчас будет орать на Красовскую.

– А почему ты не спрашиваешь, «что знают»? – откровенно веселилась Милославская. – На самом деле – не обижайся. Ты молодец, правильной дорогой идешь.

– Я. Никуда. Не иду, – прошипела Надя. – Какого черта? Кто тебе сказал?

– По радио объявляли, – отмахнулась Ляля и с сожалением посмотрела, как объект ее симпатии ушел, взяв под руку щуплого мужичонку с явными замашками гея. – И ничего в этом такого нет, чтобы так уж переживать. Нормальный мужчинка, не хуже других, в чем-то даже лучше. Пойдешь в гору, сделаешь карьеру, только не зазнавайся особо. У нас этого не любят.

– У меня с ним ничего нет! – в отчаянии выкрикнула Надя. Это было ужасно. Такое унижение, такая дикость. Самое смешное, что она сама подумала бы так про любую девицу в ее положении.

– Да ладно, – махнула рукой Милославская. – Я же не спрашиваю тебя, как он в постели. Каждый устраивается, как может.

– Я сейчас вернусь, – сумрачно буркнула Надя.

– Тошнит? – Милославская подняла красивые брови и уставилась на нее с осторожным осуждением.

– Не то слово! – кивнула Надя и рванула убивать Красовскую.

– Это не я! – первое, что крикнула Вика, увидев несущуюся на нее по коридору Надежду. – Я тебе клянусь! Мне это рассказывали на завтраке все кому не лень, ожидая подробностей. Но я была баба-кремень, поэтому ничего не сказала. Хотя, если честно, мне и рассказывать-то было нечего, я ж ничего не знаю. Пришлось довольствоваться чужими версиями. Кстати, чтобы ты не очень расстраивалась и удивлялась, тут народ из-за недостатка информации уже такого понагородил, что, по-моему, лучше им сказать правду.