Муж для серой птички

Баскакова Нина

манила прикоснуться, поделиться своим теплом.

Что-то во всем этом было дикое и неправильное. Он оторвался от ее губ и посмотрел на раскрасневшееся лицо. Почему-то они лежали на кровати. Мируша посмотрела на него сквозь полуприкрытые глаза, в которых пыталась скрыть страх. Кофта была задрана и открывала ее белый живот. Она даже не делала попыток прикрыть его, сопротивляться. Только вцепилась крепко в его плечи. Сейчас он чувствовал через ткань ее ногти, что впились ему в кожу, но не могли отрезвить, избавить от затмения,

которое накрыло, стоило ей оказаться в его объятиях.

— Я не хотел тебя напугать, — он сам понимал, что это слабое оправдание, но другие слова не шли.

— Никогда не думала, что в вас, Силий, столько огня. Чуть не сгорела, — ответила Мируша. Дыхание сбито, страх в глазах не прошел, но она упрямо продолжала смотреть на него. — Мне часто говорят, что я наступаю на одни и те же грабли. Что я виновата. Надо быть тише и скромнее. Но так проще правду узнать, чем мучиться сомнениями. Я хочу до конца узнать.

— Что? — спросил он, опять не понимая ее. Она с трудом разжала руку.

Провела ею от его плеча до сердца. Забралась в вырез свитера.

— У тебя сердце готово из груди выпрыгнуть, — не скрывая своего удивления, сказала она. — Так и стучит, как будто в барабан бьют. Тук-тук-тук.

— Я как бы живой.

— Когда просто интересно, то сердце иначе стучит. Оно так сильно не заходится. Более спокойнее. Человеку ведь просто любопытно. А с тобой непонятно. Вот совсем непонятно. И целуешься ты иначе.

— У тебя есть какая-то планка по поцелуям? — спросил Силий.

— Люди каждый раз иначе целуются. Когда насильно берут, то словно хотят губы съесть. Дополнительно боль причинить. А если просто в кровать забраться, то холодно целуют. Это как не губы целовать, а свою руку. Когда жалость проявляют, то почему-то потом плакать хочется. Это чувствуется. Человек вроде с добром к тебе и свою выгоду получит, а все равно чувствуешь, что ему тебя просто жалко. А бывает, что еще любопытно. Это когда поцелуй неожиданный.

— Ты прям знаешь толк в поцелуях, — поправляя ее кофту, сказал Силий.

— Ты не думай. Одно дело целоваться, а другое дело вместе кровать делить. Я дважды кровать делила. Один раз когда нас похитили. А другой раз, нужно было прекратить всю эту череду зажиманий по углам. Мы с Луизой сбежали от похитителей сбежали. Я вернулась в растрепанном виде. И всем понятно стало, что честь потеряна. А любопытных много. Как это к хозяйской дочке под юбку залезть. Еще и так страшно было. Я и с одним кровать стала делить. Он сильный был. После этого они подходить боялись. Потом отец Луизу просватал за Весия, а я с ней уехала.

— Жуткие ты вещи рассказываешь.

— Я сейчас подумала, что расскажи вот это Борису, то он бы мне не поверил, — она рассеянно отняла ладонь от его груди и положила себе за голову. — Порой начинаю вспоминать всю свою жизнь, и она кажется какой-то страшной сказкой. Такой нереальной. И ведь

на жалость не давлю. Для меня все это привычно. А люди или начинают жалеть, или не верят. Вот сейчас можешь сказать, что я все это придумала, чтоб меня пожалели. И никто не сможет моих слов подтвердить или опровергнуть, кроме Луизы. Но она ребенок еще. Борис так и вовсе может подумать, что это я план придумала, чтоб Луизу свести с князем, потому что я злая и коварная.

И мне даже отплеваться не получится. Вот смотрит он на меня, не верит, опять в чем- то обвиняет, а я не знаю, что сказать. А тебе все это говорю, так это только мою вину ухудшит. Я тебя настраиваю против друга. Дружинники — друзья. Голову тебе запудрила, сердце заставила биться сильнее, значит ведьма. Такими темпами я скоро на костре окажусь. Или в воде утопят. Как у вас с ведьмами поступают? Хотя Дижа приняли.

— Ты умная и смелая женщина. Такая же ведьма, как я колдун, — ответил Силий.

— А ты уверен, что не колдун? Может просто пока не знаешь, — покосилась на него Мируша, чем вызвала только улыбку.

— Уверен. Ты на меня не в обиде?

— Я тебя не понимаю. Ты — другой, — ответила Мируша.

— Мне кажется, я знаю ответ на твой вопрос, — сказал Силий. Мируша вопросительно на него посмотрела. — Ты.

— Что?

— Мне интересна ты. Не твой статус, не твое прошлое, настоящее или будущее. А ты. Птичка, которая рассуждает про поцелуи и пытается найти ответы на вопросы. Смелая, умная и желанная, — ответил он, наблюдая, как у нее на щеках появляется румянец. Но глаз не отвела. Силий посмотрел в сторону печки. — Чайник вскипел. Разговаривать с тобой приятно, но про еду забывать не стоит.

Они ели молча. Мируша то и дело ловила на себе взгляды Силия. От этого почему-то к щекам приливала кровь. Становилось жарко. Неправильно все это было. И вот так сидеть было неправильно. Вроде стол был довольно большим, но они то и дело сталкивались руками, когда одновременно тянулись за хлебом, солью или кружкой с ароматным чаем. Опять какие-то ягоды, от аромата которых приходило

лето.

— Ты сегодня дежуришь на стене? — спросила его Мируша, когда молчание стало тяготить. Еда была съедена, первая кружка чая выпита, а Силий и не думал уходить. Налил себе вторую порцию чая и теперь, удобно расположившись на стуле, поглядывал на Мирушу.

— Нет. Ищешь причину меня спровадить?

— А вдруг ты забыл, — ответила она.

— Не забыл. Хорошо, — он наклонился в ее сторону, сцепил руки замком. —

Вот я уйду. Чего ты делать будешь?

— Спать лягу.

— А уснешь?

— Я устала, — просто ответила Мируша. — Сегодня день был тяжелый. И…

— У тебя в глазах слезы. Плакать будешь. И похоже, что из-за меня. Уходить не помирившись, значит только между нами пропасть увеличивать.

— Утро вечера мудренее.