Муж и жена

Коллинз Уильям Уилки

Быстро позавтракав, Джулиус собрался ехать.

— Твой отказ я не принимаю, — сказал он брату в присутствии Анны. — Я сюда еще приеду.

Но Джеффри остался стоять на своем.

— Приезжай хоть каждый день до конца жизни, — заявил он. — Ответ будет тот же.

Калитка за Джулиусом закрылась. Анна вернулась в свою опочивальню — камеру-одиночку. Джеффри вошел в гостиную, разложил перед собой тома Справочника Ньюгейтской тюрьмы и возобновил чтение, на которое у него не хватило сил прошлым вечером.

Час за часом он усердно вчитывался в дела об убийствах. Проглядев добрую половину жуткой уголовной хроники, он обнаружил, что внимание его заметно ослабело, стало трудно вникать

в текст. Тогда он зажег трубку и вышел в сад — осмыслить прочитанное. При всем разнообразии зверств, с отчетами о которых он только что ознакомился, все они имели одну общую черту, не очень-то приятную, он и не подозревал о ее существовании, а она красной нитью пронизывала все дела об убийстве. Рано или поздно обязательно отыскивалось мертвое тело; и оно всегда было немым свидетелем — следы яда в организме, следы насилия — совершенного преступления.

Джеффри медленно шагал туда и обратно, так и сяк обдумывая мысль, впервые пришедшую ему в голову, когда он остановился под окном Анны во тьме ночного сада. «Как?» Вот какой вопрос мучил его с той самой минуты, когда адвокат похоронил его надежды на развод. Не отпускал он Джеффри и сейчас. Собственный мозг не мог подсказать ему ответа; равно как и книга, к которой он обратился. «Как?» А ведь здесь у него все условия, чтобы совершить задуманное. Ненавистная жена при нем, наверху, целиком в его власти — ради этого он отказался от предложенных Джулиусом денег. Место здесь абсолютно уединенное, ни с какой стороны не подглядеть, что делается внутри, — он твердо решил здесь остаться, даже после того, как домохозяйка послала ему оскорбительную записку с требованием немедленно уехать отсюда. Все было подготовлено для осуществления одной цели, все было принесено ей в жертву, но как добиться этой цели — это для него, как прежде, оставалось тайной за семью печатями!

Есть ли другой выход? Да, принять предложение Джулиуса. Другими словами, расстаться с мечтой отомстить Анне, отказаться от прекрасного будущего, которое все еще предлагала ему верная миссис Гленарм.

Ни за что! Надо вернуться к книгам. Он не прочитал их до конца. Вдруг на непрочитанных страницах он найдет какой-то скрытый намек, и его непроворный мозг сразу заработает в нужном направлении? Избавиться от нее так, чтобы не вызвать подозрений ни у одного живого существа, в доме или за его пределами, может быть, найти такой способ все-таки удастся?

Способен ли человек, занимающий такое положение в обществе, мыслить столь чудовищным образом? Может ли он вести себя столь безжалостно? Ведь наверняка мысль о том, что он намеревался совершить, ни на секунду не давала ему покоя!

Остановимся на мгновение — вспомним события из его недавнего прошлого.

Испытывал ли он угрызения совести, когда в саду в Уиндигейтсе замышлял предать Арнольда? Бог не наградил его способностью испытывать угрызения совести. И его теперешнее поведение естественно проистекает из поведения тогдашнего. На сей раз соблазн, куда более серьезный, толкает его к более серьезному преступлению. Устоит ли он? Он умеет искусно грести (как сказал сэр Патрик), проворно бегать, вынослив и показывает поразительные результаты в других физических упражнениях, но поможет ли ему все это одержать чисто духовную победу над собственным эгоизмом, собственной жестокостью? Нет! Он пренебрег развитием своего духа, души — чему негласно потворствовало столь популярное в наши дни поклонение золотому тельцу — и оказался во власти худших в нем инстинктов, самых низменных, гнусных и опасных элементов, входящих в состав, называемый человеческим естеством. У большинства ему подобных это не повлекло за собой неслыханный вред лишь потому, что на их пути не встретился неслыханный соблазн.

А с Джеффри вышло иначе. На его пути неслыханный соблазн встретился. И с чем же он пришел к этой встрече? Он пришел к ней в том единственном состоянии, какое может быть у человека с его жизненным багажом, столкнувшегося с любым соблазном, — а именно, человеком беззащитным во всех смыслах этого слова.

Джеффри вернулся в коттедж. Служанка остановила его в коридоре и спросила, когда он желает поужинать. Вместо ответа он сердито спросил, где миссис Детридж. Оказалось, что миссис Детридж еще не вернулась.

Было далеко пополудни, а она ушла из дому рано утром. Такого никогда не случалось. Туманные подозрения, одно кошмарнее другого, окутали его мозг. Когда он изрядно выпил и у него начался жар, он (так сказал ему Джулиус) какое-то время бредил. Может, в этом состоянии он что-то выболтал? И это услышала Эстер? Не этим ли объясняется ее долгое отсутствие, уведомление о необходимости освободить жилье? Он решил — не показывая ей, что он ее в чем-то подозревает, — рассеять эти сомнения, как только домовладелица вернется.

Наступил вечер. Колокольчик зазвонил, когда часы уже пробили девять. Пришла служанка — за ключом. Джеффри поднялся, чтобы открыть калитку самому, но в последний момент передумал. Она (скорее всего, по ту сторону калитки стоит именно Эстер), в свою очередь, может что-то заподозрить, если калитку вместо служанки откроет он. Он отдал девушке ключ и скрылся из виду.

«Устала до смерти!» — сказала себе служанка, разглядывая хозяйку при свете фонаря над калиткой.

«Устал до смерти!» — сказал себе Джеффри, с подозрением наблюдая за Эстер, когда та прошла мимо него по коридору наверх, чтобы снять шляпку в своей комнате.

«Устала до смерти!» — сказала себе Анна, встретив Эстер на втором этаже и взяв у нее письмо от Бланш, которое хозяйке коттеджа передал почтальон, встретивший ее у калитки.

Передав Анне письмо, Эстер Детридж удалилась в свою спальню.

Затворив за собой дверь гостиной, в которой горели свечи, Джеффри перешел в столовую, где света не было. Дверь он оставил приоткрытой и стал ждать хозяйку — перехватить ее, когда она пойдет в кухню ужинать.

Эстер устало заперла дверь, устало зажгла свечи, устало положила на стол перо и чернильницу. После этого ей пришлось несколько минут посидеть, собраться с силами, отдышаться. Придя в себя, она сняла верхнюю одежду. Потом вытащила из потайного кармашка в корсете рукопись, озаглавленную «Моя исповедь», как и в прошлый раз, открыла последнюю страницу и под записанным вчера сделала новую запись.

«Утром я уведомила его о том, что он должен освободить жилье, и предложила вернуть ему деньги, если он настаивает. Он отказался уезжать. Он уедет завтра, или я подожгу крышу над его головой. Весь день я избегала его, пришлось даже уйти из дому. Душа моя не ведает покоя, сон не смыкает мне веки. Я смиренно буду нести свой крест, пока у меня хватит сил».

После этих слов ручка выпала из ее пальцев. Голова склонилась на грудь. Она испуганно вздрогнула. Сон — этого врага она страшилась: во сне ее мучают кошмары.

Отомкнув ставни, она выглянула во тьму. Сад был залит умиротворяющим лунным светом. Ясные глубины ночного неба успокаивали, радовали глаз. Но что такое? Почему все меркнет? Набежали облака? Погасли звезды? Нет! Она снова чуть не заснула. Эстер второй раз испуганно встряхнулась. Все в порядке — сад, как и прежде, залит ярким лунным светом.

Кошмары или не кошмары, но усталость берет свое, и сопротивляться ей нет смысла. Эстер закрыла ставни и легла в постель; свою «Исповедь» она положила туда, куда обычно клала на ночь, — под подушку.