Муж и жена
Шрифт:
— Я подметил кое-что в вашем облике, пока вы слушали сэра Патрика. Вы ведь не меньше ваших друзей хотели поспорить с ним. Я не могу понять, почему вы молчали, предоставив другим защищать вас. Вы заговорили только тогда, когда сэр Патрик чем-то очень задел вас. Но ведь у вас в голове имелись какие-то возражения?
— У меня в голове имелись все те прекрасные возражения, которые вы слышали от моих друзей.
— И однако, вы держали их при себе?
— Да, держал при себе.
— Вероятно, вы полагали, хоть и считали свои возражения вескими, что пока не стоит труда выступать с ними? Иначе говоря, вы предпочли, чтобы за вас говорили другие, не желая растрачивать своих сил?
Джеффри взглянул на нежданного советчика с проснувшимся вдруг любопытством и легким недоверием.
—
— Моя профессия — знать, что происходит с телом моего пациента, а для этого порой необходимо выяснить, что происходит у него в голове. Но я больше не настаиваю на своем вопросе. Если я правильно вас понял, я уже получил ответ.
С этими словами знаменитый врач повернулся к сэру Патрику.
— Вы не затронули еще одной стороны, сэр Патрик. Имеется чисто медицинское возражение против нынешнего помешательства на физических упражнениях любого вида. И оно по-своему не менее сильно, чем ваши возражения нравственного свойства. Вы говорите о возможном влиянии на душу и ум. Я же хочу сказать о безусловном влиянии чрезмерных тренировок на тело.
— Вы это почерпнули из своего опыта?
— Да, из своего собственного. Поверьте мне как специалисту, что очень многие молодые люди, которые со всей страстью предаются сейчас гимнастическим упражнениям, как одержимые тренируют силу и выносливость, встали на путь, ведущий к серьезным и необратимым нарушениям в организме. Заядлые посетители всевозможных гонок — гребли, бега и прочего — видят только блестящие успехи, достигнутые изнурительными тренировками. Зато матери и отцы видят дома горестные последствия этого непростительного насилия над здоровьем. Сколько сейчас в Англии несчастных семей, сэр Патрик! Сколько сыновей осталось инвалидами на всю жизнь из-за непосильных нагрузок, которым подвергается молодой организм на этих модных спортивных зрелищах!
— Вы слышите? — обратился сэр Патрик к Джеффри.
Джеффри беспечно кивнул головой. Раздражение его улеглось, и вялое безразличие опять вселилось в него. Он сел в кресло, вытянув вперед ноги и тупо уставившись в узор на ковре. «Какое все это имеет отношение ко мне?» — выражала вся его небрежная поза.
— Я не вижу средства, как исправить положение, — продолжал лондонский врач, — пока наше общество остается таким, как есть. Красивый, пышущий здоровьем молодой человек с отлично развитой мускулатурой горит желанием — и это вполне естественно, — померяться силой с другим таким же здоровяком. В колледже (как и в любой другой школе) его записывают, что тоже естественно, в команду атлетов, исключительно по причине его цветущей внешности. Ошиблись они в выборе или нет, станет ясно гораздо позже, когда дело уже сделано и здоровью нанесен непоправимый вред. Многим ли известна важная физиологическая истина, что мышечная сила человека не является залогом его жизненной силы. Многие ли знают, что в нас, по выражению великого французского писателя, заключены две жизни — внешняя жизнь мышц и внутренняя жизнь сердца, легких, мозга? Даже если люди это знают, даже если пользуются медицинскими советами, в большинстве случаев невозможно загодя определить, сможет ли внутренняя жизнь выдержать сверхнапряжение внешней. Спросите любого моего собрата по профессии, и он ответит вам, обратившись к своему опыту, что я ни и коей мере не преувеличиваю серьезности этого зла и опасности последствий, которыми оно чревато. У меня на руках сейчас пациент — молодой человек двадцати лет, обладающий великолепно развитой мускулатурой. Если бы этот молодой человек обратился ко мне перед началом тренировок, я бы, право, не знал, что ему сказать. На той стадии было невозможно предвидеть печальных последствий, с которыми мы потом столкнулись. После упорных тренировок и нескольких успешных выступлений он вдруг ни с того ни с сего грохнулся в обморок к удивлению своих друзей и семьи. Пригласили меня, с того дня я его лечу. Жить он, вероятно, будет, но здоровье не вернется к нему никогда. Я обращаюсь с ним, как обращался бы с восьмидесятилетним старцем, а ведь ему всего двадцать лет.
— Кто это? Как его имя? — закричали почитатели Джеффри, продолжая борьбу на свой страх и риск, не дождавшись поддержки своего кумира.
— У меня нет обыкновения называть имена моих пациентов, возразил врач. — Но если вы хотите видеть человека, здоровье которого почти сломлено чрезмерными тренировками, извольте, я покажу вам его.
— Сделайте такую милость! Кто этот человек?
— Вы все прекрасно его знаете.
— Он ваш пациент?
— Пока еще нет.
— Да кто же это?
— Он перед вами.
Мгновение стояла мертвая тишина, глаза всех присутствующих впились в лицо знаменитого врача, он медленно поднял руку и пальцем указал на Джеффри Деламейна.
Глава двадцатая
У ЦЕЛИ
Общее изумление очень скоро сменилось открытым недоверием к словам лондонской знаменитости.
Тот, кто первый заявил: «Вижу, значит верю», сам того не ведая, сформулировал одно из фундаментальных человеческих заблуждений. Кажется, нет ничего более простого и достоверного, чем свидетельство собственных глаз. Человек охотно верит своим главам и будет верить им до скончания века.
Присутствующие в библиотеке, как один, оборотили взоры на Джеффри и, веря показаниям своих глаз, как один, решили: лондонский врач явно дал маху. Оппозицию возглавила сама леди Ланди, оторванная столь неслыханным утверждением от своего списка.
— У мистера Деламейна сломлено здоровье! — воззвала она к здравому смыслу заезжего светила. — Помилуйте, кто может поверить этому!
Второй раз Джеффри толкнуло к действию высказывание, мишенью которого был он сам. Он поднялся на ноги и, вперив в лицо врача твердый, но вместе и дерзкий взгляд, отчеканил:
— Вы это сказали серьезно?
— Да, вполне.
— Вы указали на меня в присутствии…
— Одну секунду, мистер Деламейн. Наверное, не надо было говорить об этом при всех. Вы вправе упрекнуть меня за то, что я прилюдно ответил вашим друзьям на брошенный мне вызов. Приношу вам свои извинения. Но не беру назад ни одного слова из того, что сказал о вашем здоровье.
— Так вы настаиваете на том, что мое здоровье подорвано.
— Настаиваю.
— Жаль, сэр, что вы не моложе лет на двадцать.
— Что было бы тогда?
— Я бы пригласил вас выйти на лужайку и показал, что у меня со здоровьем.
Леди Ланди поглядела на своего деверя. Сэр Патрик тут же вмешался.
— Мистер Деламейн, — сказал он, — вы приглашены как джентльмен в дом леди.
— Полно! Полно! — добродушно запротестовал знаменитым врач. — Просто мистер Деламейн прибегнул к сильному аргументу. Если бы я был на двадцать лет моложе, — продолжал он, повернувшись к Деламейну, — я бы вышел с вами на лужайку. Но исход единоборства отнюдь не повлиял бы на мое заключение. Я хочу сказать — чрезмерные физические нагрузки, которыми вы знамениты, пока еще не причинили ущерба вашей мышечной силе. Но я утверждаю, что вашей жизненной силе они уже принесли большой вред. Какой именно — я не считаю возможным сказать сейчас. Я просто чисто по-человечески предупреждаю вас. Вы поступите разумно, если удовлетворитесь уже достигнутыми успехами и совершенно перемените образ жизни. Еще раз приношу извинения, что говорю вам об этом на публике, а не приватно. И очень советую помнить о моем предостережении.
Он повернулся, чтобы перейти в другой конец комнаты, но Джеффри чуть не силой вернул его к прерванному разговору.
— Подождите. Вы свое слово сказали. Теперь моя очередь. Я не могу говорить так складно. Но постараюсь сказать коротко и ясно. И видит бог, заставлю вас ответить! Дней через десять, двенадцать я начну тренировки перед Фулемским бегом. Вы считаете, что я сорвусь?
— Скорее всего, тренировки вы выдержите.
— А как насчет бега?
— Может, на этот раз выдержите и бег. Но если примете в нем участие…