Муж на час
Шрифт:
Мудрый Толик затормозил на светофоре и запечатал Зойке рот супружеским поцелуем. Я отвела взгляд, и обнаружила, что мы уже в перекрестке от моего дома.
— Толик, высади меня возле маркета, — заторопилась я, пока ребята вообще помнили о том, что я у них на заднем сидении.
Отбрыкавшись от предложения походить со мной по магазину и довести потом до подъезда, я быстро распрощалась и бодро преодолела обледенелую дорожку до магазина. Чую, пять дней пролетят, как пять минут.
— Нооовый год к нам мчится, скоооро все случится, — мурлыкала я, пытаясь
Затащив пакеты в квартиру, и подергав лопатками — подарок самой себе на новый год вроде и не ощущался, но как-то неуловимо почесывался, я отправилась в зал — разбирать подарки от родителей и свекрови.
С Захаром мы за день созванивались дважды — первый раз он порывался отвезти меня до родителей, второй раз — забрать от свекрови. Сурово отклонив оба заманчивых предложения, я самостоятельно добралась до дома и теперь решала — накрывать стол на двоих (как подсказывало чутье), либо же накрывать стол только на себя любимую (как было запланировано изначально).
Поставив воду на картошку, я глубоко задумалась, глядя в окошко. Чутье подводит меня редко, в отличие от интуиции. И то, что Захар, отводя глаза, сообщил, что отвезет сестру с племянником к родителям, да там и останется, не отменяло такого варианта, что он опрокинет у родителей стопочку и махнет ко мне. Тем более, что я так и не поняла, где же живут его родители. Что в частном секторе — это я поняла, а где именно, благо выбор был аж из четырех районов — увы.
— И чего я теряю? — спросила я у своего отражения, усмехнулась и отправилась в зал — сервировать стол на двоих. Пара салатов и бутерброды легко уничтожаются как в одно рыло, так и в два. Фрукты не купила — и бог с ними. Бабушка по многолетней привычке передала пакет с конфетами, апельсины и конвертик. Вот апельсины, вот конфеты. Салаты нарезаются за полчаса — и это с мытьем посуды.
Народ за окном начал пробовать салюты, и глянув во двор, я поняла, что файер-шоу в этом году будет ничуть не хуже, чем в прошлом. Детвора с визгом каталась с горки, кучка родителей, похоже, открыла бутылку шампанского, во всяком случае, не лимонад точно. Славный двор вообще-то, — подумалось мне. Зелени маловато летом будет, хотя возле подъезда и вдоль всего дома можно смело засеять что-нибудь типа мальв, раз уж у меня первый этаж и балкон — приятнее смотреть на цветы, чем на окурки и птичий помет. Придет весна — возьму где-нибудь лопату и посажу, — решила я, домывая посуду. А в мальвах и прятаться интереснее. Они высокие и пышные.
Ума нет — считай калека, — мрачно сказал он себе, глядя на Нинкины окна. Окна светились гирляндами, которые он же сам не так давно прикручивал. Он прикручивал, а Нинка подавала гвозди и скотч. И испуганно охала, когда он перешагивал с подоконника на стол. А потом спрашивала, не устал ли он.
Чего приперся, спрашивается. Обратно к родителям
Пнув ни в чем не повинную машину, он вытащил букет и пакет из салона и закрыл машину. Хорош будет дурак, если она там не одна. И чего делать тогда? От мысли, что рядом с ней какой-нибудь хлыщ аж в висках застучало и дыхание перебило. И похоже, накаркал, потому как Нина была при полном параде, что называется. С прической, в платье, и глаза как-то не по-обычному подведены…
— Привет, — она прислонилась виском к косяку и открыла дверь шире. — Заходи.
— Я не вовремя, может, — отвел он глаза и кашлянул. Нина хмыкнула и подцепила его за воротник, втягивая в дом.
— Ты вовремя. Это мне? — она улыбалась какой-то странной улыбкой, от которой его переклинило окончательно, и он с отчетливой ясностью понял, что до утра никуда не уйдет. Даже если гнать будут. Не уйдет, и все. А если кто другой придет — выставит нахрен, вместе с таблом.
— Тебе, — он заторможено протянула ей цветы, которые она приняла и тут же пристроила в пустую вазу на тумбочке. — Воды, может…?
— Тебе? — улыбка стала еще шире.
— Мне тоже можно, — пробормотал он, выпутываясь из куртки. — А чего ты без света сидишь?
— Тебя жду, — она прикусила губу и пошла по коридору в зал. А у него ноги отнялись. Или наоборот?
То самое клятое платье, у которого ткани на спину не хватило, та самая молочно белая спина с ямочками, а по позвоночнику, уходя вниз, под платье — причудливая вязь с завитками и бутонами, мерцающая, переливающаяся.
— Нравится? — она обернулась и повела плечом.
И тут-то его и понесло.
«Нет, татуировку сделала не зря», — мелькнула в голове мысль, когда Захар подхватил меня на руки. Ну, как на руки — на плечо взвалил, и потащил в спальню. Потом стало не до мыслей — потому что платья я лишилась в самые сжатые сроки и весьма по-варварски, только ткань треснула, а я охнула, но решила не отставать, и дернула за края рубашки в разные стороны. Пуговицы весело брызнули в стороны — пришиты плохо, наверное.
— Нинка, — хрипло прошептал он мне в губы. — Ты моя?
— Твоя, — растерялась я окончательно, но об ответе не пожалела, потому что такого у меня еще не было. Водоворот прикосновений — то грубых, то нежных — и его лицо — отчаянное какое-то, и хищное, и желание — одно на двоих, и салюты — то ли на улице, то ли под веками, и хриплый голос, выговаривающий мое имя…
Я машинально водила пальцами по гладкой влажной спине и только что не мурлыкала.
— Прости меня, — хрипло выдохнула Захар.
— Прощаю, — милостиво согласилась я. — А за что?
— Я тебе больно сделал.
— Когда это? — удивилась я, прижимаясь к теплому боку.
— Когда… ну…
— Не сделал, — ухватила я его мысль и, кажется, покраснела. — Не переживай.
— Нин, — он привстал на локтях и теперь внимательно изучал мое лицо. — Не это… не ври, а?
— Не вру, — я пожала одним плечом. — Зачем?
— Я грубый.
— Ага. Грубое животное. — Хихикнула я и спряталась ему в подмышку.
— Нин.