Мужчина и женщина
Шрифт:
И тут, как специально, чтобы охладить температуру этого общекафедрального сватовства, появился у меня "человек со стороны": совсем не нашего, как говорится, круга. Я ведь по-прежнему не столько для заработка, сколько для души проводила экскурсии, в том числе и для приезжих. И вот однажды, когда я закончила рассказ о литературном Петербурге пушкинской поры (Господи, да как же трудно было вгонять такое богатство всего в три часа автобусного времени!) и мы остановились у стелы на месте дуэли Пушкина у Черной речки и я пошла впереди группы к этому трагическому месту, рядом со мною зашагал совсем еще юноша, высокий, белобрысый, лет двадцати-двадцати двух, не более. Еще в автобусе
От стелы я двигалась к автобусу уже последней, и он опять шел рядом со мной и молча глядел на меня.
– В чем дело?
– довольно резко спросила я. Он неопределенно пожал плечами: - Даже сам не знаю. Видать, Анастасия Артемьевна, пропал я. Сгубили вы меня в одночасье. Не вернусь я больше к себе в Липецкую губернию, останусь здесь, чтобы вас видеть.
– Неужели так серьезно?
– пошутила я и сама почувствовала фальшь своих слов перед таким огнем. Он только головой кивнул.
– А мне-то это надо?
– спросила я его в своей привычно жесткой манере.
– Или моей семье?
– Не знаю, ничего не могу сейчас сказать. Только никто никогда вас так никогда не полюбит. Пропал я.
И я почувствовала, что проснулся в этом юнце атомный пожар, в котором он уже не волен, а если прикоснусь я к нему, то и я сгорю. Тут же пестрым хороводом побежали в мозгу привычные для меня сомнения: а правильно ли я, отличница, жила и какого особого я со своими догмами счастья добилась? А может быть, в том и сокрыт смысл, чтобы жить, не думая о смысле?.. Вот какая пробудилась у меня в голове сумятица, не такая уж беспочвенная, если вспомнить о жестоком крахе моих регламентированных отношений с Ипполитом.
Отвезла я группу к гостинице, все выходят, а он сидит, не встает. Стали его земляки звать: "Коля! Коля"!, а он только рукой от них отмахивается.
– Ты что, сдурел?
– спросила его староста.
– Нам только поужинать и на поезд.
– Бог с ними, с тем ужином и поездом... Она вопросительно взглянула на меня: - Что делать-то будем?
– Зовите милиционера, - пожала плечами я. Анастасия Артемьевна, мой рабочий день кончился, поехали, - подал голос водитель.
– Молодой человек, вы нас задерживаете, - непреклонным голосом сказала я. Он резко поднялся и, чуть не сбив с ног старосту, выскочил из автобуса. По дороге домой и даже дома, укладывая большого, уже двухлетнего Максимку, я нет-нет-да и вспоминала вулканический взгляд Николая "из Липецкой губернии" и уже засыпая, решила: слава Богу, что укатил к себе, не для моих электросетей генератор такой мощности...
И что же? Выходим мы гомонящей толпой назавтра вечером с ученого совета, на котором единодушно решили поддержать приоритет нашего профессора Иванова в изобретении томографа и - здравствуйте! Под деревом напротив парадного подъезда стоит в своем светлом пиджачишке белобрысый с черными огненными очами Николай!
Как нашел, как разыскал, как решил остаться здесь и все бросить дома? Безумие!
Я вцепилась в рукав Олега: - Давай, давай, быстрее!
– В чем дело? удивился он и заметил идущего сзади нас щуплого долговязого юнца, при виде которого я на секунду оцепенела.
– Это кто такой? Может, к милиционеру обратиться?
– Быстрее, быстрее!
– мы вскочили в первый подошедший автобус, дверь захлопнулась и Николай проводил нас тяжелым взглядом, который я буквально физически ощутила между лопаток.
Кто таков?
– безапелляционно спросил
– Очередной хвост? По виду из колонии для малолетних.
– Ох, боюсь я, как бы этот хвост не начал вилять собакой, - неожиданно для себя ответила я.
– Вот как?
– и он больше не сказал ни слова, но помрачнел явно.
Дальше больше. И насколько больше - ни словом сказать, ни пером описать! Являюсь назавтра домой с работы и что я вижу? Сидит у нас Николай, беседует с моим папашей! Покручивает Артемий Иванович ус, лукаво поглядывает на юнца. А тот сидит, как аршин проглотил, на меня не взглянет.
– Вот, дочка, жених к тебе явился, с доставкой на дом. Человек положительный, специалист по холодильной технике во фруктовом совхозе. Так что будем с витаминами. Между прочим не пьет, не курит. Сержант запаса.
– И что же, папанечка мой дорогой, я буду делать там в совхозе?
– спокойно спрашиваю.
– И какое приданное за мной, матерью-одиночкой, ты даешь, чтобы согласились они взять меня за себя?
Юнец передернул плечиком, отметая шутки, и без тени смущения заявил:
– А зачем вам, Анастасия Артемьевна, терять свою квалификацию, к нам в Яблочное ехать? Тем более, что экскурсий у нас не водят. Я сам к вам сюда перееду. Руки у меня растут, откуда положено, без дела не останусь. Семью прокормлю.
От такого серьезного поворота ситуации напал на меня нервный смех. Смеюсь, не могу остановиться: все продумал!
– а сама размышляю: а вдруг это то самое - живое и настоящее, не по регламенту? И спрашиваю:
– А как же уважаемый Николай, вам угодно сюда въехать, не имея убеждения в моих к вам чувствах? Он повернулся ко мне всей грудью, вбил мне глаза в глаза, как копья, и спокойно изрек: - Будут ваши чувства, куда им деваться. Улыбнулась я, потупила глаза и спрашиваю: - Где изволили остановиться?
– На вокзале. Пока. Вздохнула я и спросила: - Что ж вы, папаня, жениха чаем не потчуете?.. И тут приходит матушка моя с Максимкой, уставляет стол чайным набором с булками и вареньем, и садимся мы все вокруг белой скатерти по-семейному. И наливает себе Николай чай из чашки в блюдечко и дует в него преспокойно, чтобы остудить, и пьет его не торопясь, по-хозяйски.
– Так для чего ж я вам нужна, Николай...
– Николаевич, дополняет он и молчит. Помолчал и изрек: - Нужна. Жизни мне без вас нет.
Тоже наливаю чай в блюдце, прихлебываю и размышляю: ему нет жизни, ему. До чего же отличается он внешне от международного журналиста Ипполита и до чего же внутренне похож на него! Опять только о своих нуждах и желаниях... Снова я как прилагательное к этому существительному. И скучно мне стало, и спокойно, и тоскливо, и перестала меня волновать его неземная страсть. Всплеснулось было ретивое и улеглось. А может, все-таки себя проверить? Может быть, не отказываться от конструктивной работы с ним, а вдруг материал - благородный и не прощу себе после, что прошла мимо такого бриллианта?
Позвонил отец по телефону каким-то своим давним знакомым, отправил Николая в общежитие какого-то завода. Ушел тот, бросив на меня косой сжигающий взор, а назавтра встретил меня у выхода из института и проводил до дому, и послезавтра, и послепослезавтра... Конечно, поднялся шумок на факультете по поводу этого мезальянса. Стала ловить я на себе удивленные взгляды, пошли разные слухи. Опять оживились те, кто помнил, как точно и умело отловила я когда-то в свои сети элитного дипломата, так неужели сейчас нет у меня дальновидного умысла? Все им стало ясно: Николай чудаковатый родной племянник первого секретаря Обкома, члена ЦК, и в этом вся разгадка моей якобы глубокой тайны!