Мужчина, которого предала женщина
Шрифт:
– И не надо знать. Зачем тебе это? Жить в тишине и спокойствии; ты никого не трогаешь, тебя никто не трогает, – с мечтательной иронией сказал Юра.
– Где найти такую тишину и покой?
– Здесь, в лесу.
– Выкопать землянку, питаться грибами и ягодами?
– Ягоды будут не скоро. Грибы еще позже. Но можно силки на зайца ставить. Или на куропаток. Я умею.
– Ты предлагаешь жить в лесу?
– У тебя есть другие варианты?
– Э-э… Есть же заброшенные деревни…
– Тоже неплохо. Хотя и опасно. Деревни мертвые, а участковые живые. В деревнях
– Значит, землянку будем рыть.
– Отлично. Ты будешь жить в землянке, а Тихоплесов – катать на своей яхте твою жену.
– Да, у него есть яхта, – кивнул Валентин.
– Это неважно, есть или нет, все равно будет катать… Несправедливо это.
– И что ты предлагаешь?
– Ничего.
– Ты собирался его убить.
– Я вводил тебя в заблуждение.
– Тебе нужно было склонить меня к побегу?
– Мне нужно, чтобы ты поднялся и шел за мной… Пошли!
Юра не объяснял, куда он его ведет. Он шел по собственному маршруту, время от времени сверяясь с картой местности, которую захватил с собой. Оказывается, он скачал из компьютера несколько карт, определяющих один, возможно, долгий маршрут. Но куда вел их этот путеводитель, Валентин не знал, поскольку Медник держал это в секрете. Да и неважно это. Главное, что куда-то вел… Возможно, Медник и не собирался жить в лесу. Зачем тогда разговоры про зайцев и куропаток? Может, он хотел, чтобы Валентин отвязался от него? Может, ему предлагалось охотиться налесную живность в одиночестве?…
Шел Медник пешком, но так быстро, что Валентину порой приходилось переходить на бег, чтобы нагнать его.
Уже стемнело, когда они вышли на окраину какой-то деревни. Людей не было видно, но в бревенчатых избах светились окна. Небо уже очистилось от туч, прикатилось яркое колесо луны, мерцали звезды, и в этом естественном ночном освещении было видно, как из труб поднимается дым. Тепло там в домах, еда в печах, самогон в бутылях… В баньке бы сейчас попариться, надеть сухое чистое исподнее, смолоть бы краюху хлеба с толстым шматком сала, запить это мутным первачом и завалиться спать на теплую печь. Но, увы, об этом можно было только мечтать.
Валентин заметил грузовик, приткнувшийся к забору возле крайнего дома. Похоже, «Газ-53»; машина старая, но, возможно, на ходу.
– Там и ключ не нужен – замок вырвать, контакты замкнуть, – мечтательно протянул Валентин. – Защиты никакой, сел да поехал…
Дождя уже не было несколько часов, но одежда на нем до сих пор была мокрой. И тело колотил озноб, зубы отстукивали азбуку Морзе. А в кабине будет тепло, со временем он и согреется, и просохнет. И грязь сапогами месить не надо. Едешь себе… Неважно, куда ехать, лишь бы в тепле.
– Нельзя, – покачал головой Медник.
– Ну, я понимаю, что это угон, но ведь машина потом сама к хозяину вернется, после того как мы ее бросим.
– Да, но хозяин сначала в милицию заявит, а там поймут, кто машину угнал.
– Мы уже далеко будем.
– Может, далеко, может, не очень… Пошли!
Валентин чуть не заскулил с досады, когда Юра повернул обратно в лес. Они шли почти всю ночь, изредка останавливаясь
Температура тела способствовала тому, чтобы просохло хотя бы нижнее белье, брюки и роба. Но Медника будто магнитом тянуло к воде. Наткнувшись на ручей или маленькую речушку, он считал своим долгом хотя бы сотню метров пройти по воде по пояс, а то и по самое горло. Валентин роптал, но все же неотступно следовал за ним.
Было уже глубоко за полночь, когда они вышли к спящему поселку. Юра обошел его стороной, но сделал привал на заброшенной ферме, куда они вышли, огибая поселок. Заросшая травой дорога, прошлогодний ковыль высотой в человеческий рост, мертвая тишина – все это указывало, что здесь редко ступала нога человека, а животного и подавно.
Темная прогнившая крыша продавлена, но не разрушена, узкие прямоугольные окна без рам и стекол; ворот не было вообще, дверей тоже, в темном длинном помещении гулял сырой сквозняк. Зато было спокойно в пристройке, которой в прежние времена пользовался персонал фермы, доярки, скотники. Из мебели здесь, разумеется, ничего не осталось, зато не дуло, а на бетонном полу можно было развести костер. Спички у запасливого разведчика имелись…
Пока Валентин шарился по доильному залу в поисках досок, штакетин и прочего дерева, Юра натаскал сухого коровьего навоза, разжег огонь.
– Дым костра создает уют, – потирая над огнем руки, весело сказал он.
Дым такого костра имел специфический, но совсем не тошнотворный запах. И пламя выступило хорошее, жаркое. Валентин подбросил несколько найденных сухих досок, и оно затрещало, заискрилось.
– Там солома есть – прелая, правда, но это лучше, чем на бетонном полу.
Пол действительно был бетонным, но настолько загаженным, что и впрямь не помешало бы подстелить соломки.
Медник нашел где-то ржавую железную раму кровати, но без сетки, установил ее возле костра, подперев мятым колесным диском от грузовика. Повесил на это приспособление свой ватник, затем взял телогрейку Валентина, также отправил ее сушиться. Куртки, брюки положили прямо на пол вокруг костра, рядом поставили сапоги, намотав на голенища мокрые портянки; трусы и майки не снимали, оставили сушиться на теле.
Валентин сидел на охапке прелой соломы и пытался согреться, обхватив себя руками. Костер был жарким, но холод одолевал его изнутри. И еще стебли соломы больно кололи его. А когда над ухом тонко прозвенел комар, Валентин начал нервно чесаться.
– Только комаров не хватало, – буркнул он со страдальческим выражением лица.
– Не бойся, навозный дым отгоняет комаров. Так что не сожрут… Сейчас бы свежего навоза.
– Он что, еще сильней комаров отгоняет?
– Нет, свежий навоз горит. Ну, не огнем горит, а преет, тепло выделяет. Накроешь его сеном, а он греется под ним. Ляжешь на такое сено – тепло. Лучше всего конский навоз, он до семидесяти градусов нагревается, а коровий всего до сорока пяти…