Мужчина в полный рост (A Man in Full)

Вулф Том

Однако Уэс всегда считал такое поведение притворством и, подражая манерам чернокожей братии, делал это с такой иронией, что только совсем уж недалекий пропускал ее мимо ушей. Уэс тоже был не без недостатков, однако никогда не терял уверенности и не сомневался насчет своего места в жизни.

Роджер сказал:

— Угадай, о ком я подумал, как только вошел в приемную?

— О ком?

— О профессоре Милфорде Померое.

— А-а-а… — протянул мэр, вспоминая. — Тот самый Пом-Пом Померой…

— А вот угадай почему.

— Попробую, попробую… Уж не

потому ли, что разглядел на стенах кое-какие сокровища Ойо и Ово?

— Так и есть, — подтвердил Роджер, — что меня, надо признаться, поразило. Ты — и вдруг йорубское искусство?

— Да уж, постарался… развесил тут кое-что из этих… йорубских корней.

— Твоя секретарша…

— …Мисс Бизли, — все с той же улыбкой уточнил мэр.

— Очень привлекательная молодая особа, — заметил Роджер.

— Да, — согласился с ним мэр.

— Так вот, мисс Бизли рассказала мне, что это ты принес все эти штуковины. Не знал, что ты коллекционируешь йорубские предметы искусства. Уж не обессудьте, господин мэр, но такое коллекционирование совсем не вяжется с образом Уэса Джордана.

— Мисс Бизли сказала, что я коллекционирую йорубские предметы искусства?

— Ну, не совсем так… но что-то вроде того. Что ты принес их из дому — так она, кажется, сказала.

— Тут она права, — подтвердил Уэс, — тут секретарша действительно права. Вот в этом она безусловно права. — Еще одна отличительная черта Уэса: повторять одну и ту же фразу по нескольку раз, пока она не начинает звучать насмешливо или не преисполняется таинственного смысла. — Все это действительно принес я. В смысле, оно появилось здесь по моей инициативе. Вот что я скажу тебе, Роджер. Иногда быть мэром Атланты очень даже приятно. Все эти штуковины я получил в дар или на время, набрав всего лишь с десяток телефонных номеров, а с половиной собеседников так и вообще переговорил мой помощник. Все они из кожи вон лезли, стремясь оказать мне услугу. Я позвонил в Нигерию в лагосский Национальный музей, позвонил в Хаммеровское собрание… Арманда Хаммера, помнишь? Позвонил в Германию, в Линденский музей, который в Штутгарте, в нью-йоркскую Пэйс Гэллери… Кстати, Роджер, брат, это только между нами, идет? Между братом Уэсом и братом Роджером.

— О чем речь, конечно! — заверил его Роджер.

— В смысле, я ведь даже не знаю, почему ты здесь. Со слов Глэдис, беседовавшей с тобой по телефону, я понял, что ты был не больно-то разговорчив. Да, не очень-то разговорчив… — Снова улыбка.

— Сейчас все узнаешь. А пока продолжай, расскажи мне про все это. — Роджер широким жестом обвел гадательную чашу и мечи из слоновой кости.

— Ну так вот… Я им объяснил, чего именно хочу. Пообещал, что штуковины их возьму на время и если выставлю, то обеспечу надлежащие условия хранения. Насчет сроков ничего не говорил, а они и не спрашивали. Ну не то чтобы совсем… интересовались, конечно… однако ни на чем не настаивали.

— Но ты-то сам, Уэс, а? Ты же высмеивал все эти афроцентристские закидоны! То ли в восемьдесят седьмом, то ли в восемьдесят восьмом — помнишь? — была та самая пресс-конференция,

в Чикаго кажется, на которой Джесси Джексон выступил со своими «афроамериканскими» заявлениями… все тогда начали вместо «черный» говорить «афроамериканец»? Ты же так потешался над этим Джексоном, что Альберт Хилл чуть животик не надорвал — я уж боялся, с ним плохо станет. А ведь он уважал Джексона, еще как уважал.

— Что ж, — мэр наклонил голову вбок и мудро улыбнулся, — времена меняются. Времена меняются… Да, времена меняются… И общественное мнение тоже.

— Общественное мнение?

— Общественное мнение и мнение группы целевого опроса.

— Группы целевого опроса? Ты прибегаешь к их помощи?

— Ну да. Впрочем, сейчас речь не об этом. Ты давай садись, — он показал Роджеру на белый диван, — выкладывай, с чем пришел. Чем я обязан такой чести?

Роджер присел на диван, а Уэс с другой стороны журнального столика подтянул внушительных размеров кресло и удобно устроился в нем, утонув в мягком сиденье.

Роджер начал:

— Уэс… ты ведь знаешь Фарика Фэнона, футболиста?

— Спрашиваешь! — закатил глаза Уэс. — Знаю, как же не знать. На открытии юношеских Олимпийских игр мы даже, кажется, рядом стояли, на одном помосте. — Уэс скривил губы в сардонической усмешке. — А что?

— Я представляю его интересы, — ответил Роджер.

— Ты? С чего это вдруг?

Роджер глубоко вдохнул и начал свой рассказ. Про Фэнона, про вечеринку, про белую студентку, каким-то образом очутившуюся в комнате у Бомбардира в два часа ночи и теперь заявляющую об изнасиловании.

Когда Роджер произнес: «Ее отец — Инман Армхольстер», мэр выпрямился в кресле. И, подавшись вперед, выпалил:

— Шутишь?!

— Именно это вырвалось и у меня, когда Макнаттер сказал, чья она дочь, — ответил Роджер. — Не самый подходящий для юриста ответ, но именно это у меня и вырвалось: «Шутите?!» Макнаттер не шутил.

— Но почему ты? Разве это твоя компетенция? — Мэр теперь сидел на самом краю кресла, сцепив ладони и положив локти на колени. Казалось, еще чуть-чуть — и он потеряет равновесие.

— Вот и я подумал о том же, — сказал Роджер. — Они наняли еще двух: Джулиана Сэлисбери — отличный адвокат, ведет дела белых, и Дона Пикетта — не менее отличный адвокат по делам черных. Их двое и я.

— Да-а… этих двоих я знаю, — подтвердил мэр.

— А меня они взяли… Слушай, Уэс, ты только что сказал: между братом Роджером и братом Уэсом. Наш уговор еще в силе?

— Разумеется.

— Тогда буду говорить прямо, без обиняков. Они в курсе, что я знаком с тобой. И в курсе, что мы вместе учились: в начальных классах, в старших, да и в воскресную школу тоже вместе ходили, если уж на то пошло. Им известно, что в Морхаусе мы состояли в одном студенческом братстве. И они считают, что ты прислушаешься ко мне, не отмахнешься — я ведь тебе не посторонний. Такие вот дела, больше я пока ничего не знаю.

Уэс вскочил и заходил по гостиной, потирая костяшки левой руки ладонью правой; вид у него при этом был такой, будто его оглушили.