Мужчины своих женщин
Шрифт:
— Н-не трожь его! Он свое уже п-получил…
Ботинок медленно вернулся на место. Рядом с лицом Пушкова на асфальт шлепнулся смачный плевок.
— В-валим по-б-быстрому отсюда!
— Седой, надо бы глянуть, вдруг у него че есть?
— У этого х-хыренделя? П-пусто… П-пошли!..
— Ну, как скажешь…
Ботинок исчез. Зато очень скоро появились белые женские сапожки.
— Эй… живой ты, мужчина?
Пушков медленно провез головой по грязному снегу.
Баба присела перед ним на корточки и начала тоненько
— Больно?
Он только моргнул сквозь очки. Сама-то как думаешь?!
Лишь через минуту смог прошелестеть:
— Извините…
Ему снизу неловко было смотреть на нее. Короткая эта юбчонка…
Вдруг стало будто бы светлее. Все вокруг он увидел до мельчайших деталей ярко, как в солнечный полдень. Голые деревья, силуэты высотных башен над ними, сломанная скамейка, на которой стояла полупустая пивная бутыль… И даже видел Пушков, что в ней не пиво, а просто глупый шутник прикола ради помочился туда и оставил так на радость бомжам: пейте, ребята!.. И штырь, торчащий в животе, он разглядел, наконец, как следует: толстый ржаво-коричневый прут, мелкие ребра елочкой…
«Скорая», мигнув фарами, остановилась возле, и сразу оттуда выпрыгнула та самая баба, а за ней — люди с раскладными носилками.
— Вот он!
— Ну что, мужик, как дела-то? — склонившись над Пушковым, спросил белокурый небритый ангел огромного роста. На плечи его была наброшена фуфайка защитного цвета.
Пушков не ответил, только руки на животе слегка развел, показал: вот…
— Ясненько… — сказал ангел. Он быстро поклонился и сделал Пушкову засол в ногу — будто оса укусила. — Давай, Коля!
Максима осторожно переложили на носилки и задвинули внутрь «скорой». Баба вскочила следом и бережно подхватила его тяжелую руку, бессильно свесившуюся набок.
— Ты только живи, мужчина!
На поворотах мотало, ему становилось тошно, и она придерживала носилки, чтобы они не елозили. Когда он мычал от боли, она тоже что-то такое шипела, при этом сухая веснушчатая кожа на ее лице натягивалась так, что ему становилось страшно: а вдруг лопнет? Череп просвечивал сквозь кожу слишком явственно. Не так уж она красива, подумал Пушков… и не так уж молода.
Он ни о чем не жалел.
Ехали минут пять, потом встали, Пушкова вытащили наружу и понесли, баба бежала рядом, держа его за руку, а потом ее оттеснили. Сквозь налетавшее все чаще забытье он услышал:
— Живи, мужчина!
Он задумался над этими словами и встрепенулся. Жить?..
«Тот, кто заранее не решился принять неизбежную смерть, всячески старается предотвратить ее. Но если он будет готов умереть, разве не
Готов ли я умереть теперь?
На какое-то время его бросили в коридоре одного.
— Что со мной будет? — спросил он своего ангела, который, наконец-то, возник из полутьмы длинного коридора под слабой зарешеченной лампочкой; ангел проходил мимо Пушкова, разглядывая какие-то бумаги, и лицо у него при этом было словно вдавлено внутрьголовы, и губы втянуты, а взгляд хмурый и рассеянный.
— А? Что? — вскинулся ангел. — А-а… Ну что, операция будет… потом следствие, показания… Ты их хоть запомнил?
— Запомнил… Так, значит, я буду жить?
— Жи-и-ить? — удивился ангел. На мгновение он поднял лицо кверху, словно о чем-то вопрошал отца своего небесного. И, получив ответ, подтвердил:
— Да, конечно. Но это еще не скоро…
Пушков почувствовал, как в его животе отменяется запущенная час тому назад реакция отключения от жизни. Он вдруг снова ощутил острое железо внутри себя. Стало нестерпимо больно, и он застонал.
— Блин, да где же эти черти? — ругнулся ангел. — Потерпи, мужик, немного осталось…
— Она сказала мне жить! — прохрипел ему Пушков, улыбаясь.
— Повезло тебе, что она на нас наткнулась! Мы как раз собирались уезжать — сделали одной старушонке укол от давления… только из подъезда вышли, а тут эта бабенка налетает с глазами по девять копеек: там мужчина раненый! Повезло тебе…
Ангел бодро рассказывал ему еще что-то, но Пушков уже ничего не слышал. Он съезжал по пологому склону в какую-то глубокую воронку, земля осыпалась под его ладонями, и край воронки сдвигался вверх, пропадая из виду…
В полном боевом облачении, сидя на коне и держа поводья, он смотрел вниз по склону холма — на огромное облако пыли, в котором еще нельзя было различить ни пеших, ни всадников. Там, вдалеке, двигалось вражеское войско, втрое превосходившее его собственные силы.
За спиной князя хмуро стоял город, который неминуемо будет сегодня разрушен. Удержать его не удастся — многомесячная осада истощила последние силы и терпение воинов. Все знали, что помощи ждать неоткуда. Раньше или позже, но неприятель возьмет город. И князь принял решение выйти из стен крепости, чтобы дать врагу последний бой.
На башни города садилось солнце, плавившееся в собственном соку. Вот-вот один из шпилей проколет этот гигантский желток, и нестерпимый оранжевый свет зальет все в округе… Удачная позиция, подумал князь. Они идут вверх и смотрят против солнца.
— Сегодня хороший день для смерти, — сказал он.
— Да, ваша светлость, — бодро откликнулся генерал.
Горы, дремлющие в ожидании близкой зимы, равнодушно взирали со стороны на людей, готовящихся к кровопролитию.
Молодой генерал поднял руку, и все звуки на поле стихли.