Мужчины своих женщин

Серов Алексей

— Заходите, — сказал следователь. — Садитесь.

— Прямо вот так сразу?

— Что? A — а. Юмор. Понимаю. Минуту… Так, я готов. Разговор у нас с вами, товарищ Волков, будет серьезный и долгий. Вот сюда, пожалуйста. Удобно?

— Нет.

Он слегка набычился. Ему было лет сорок, уже помятый жизнью, обкатанный, в чем только не обвалянный. Мелкий чиновник периода бездарных реформ.

— Вы знаете, зачем вас вызвали?

Он уставил мне в переносицу свои узкие татарские маслины.

— Понятия не имею. Мне прислали обычную повестку без объяснений, и вот я пришел.

— Сначала поговорим о том, чем вы занимаетесь, где работаете. Очертим

круг ваших интересов.

Тем прекрасным сентябрем я работал в газете; я был корреспондентом, я что-то писал там, и это что-то печаталось, и все это мне нравилось, но было слишком хлопотно, слишком ненадежно… Одно только и утешение — сентябрь, свобода, красота.

Стас, поэт, зарабатывающий на жизнь корреспонденциями, как-то сказал, что я плохо выгляжу, и лучше всего нам было бы пойти прогуляться, тем более что погода прекрасная, до реки рукой подать, а деньги — он сунул руку в карман — деньги как раз есть. Я подумал: какого, в самом деле!.. И пошли мы.

Взяли бутылку водки, пол буханки черного хлеба и немного колбасы. Добрались до Волжской набережной, потом спустились к самой воде и сели на скамейку. Я порезал хлеб и колбасу, а Стас в это время разлил по первой.

— Если подъедет водная милиция на катере, показывай свое удостоверение, — учил меня Стас. — Эти газетчиков уважают, мы всегда о них только хорошее пишем — кого спасли, кого выловили. Я знаком с их генералом, если чего, отобьемся.

— Бы журналист?

— Да. Я работаю в областной газете, пишу статьи…

— Хорошо пишете?

— Говорят, неплохо… Да вы можете взять подшивка, полюбопытствовать.

— Зачем? Верю. О милиции тоже пишете?

— Пишу. Делаю репортажи из зала суда, пытаюсь вести и собственные расследования… Криминал меня очень привлекает… как объект изучения. Чисто академического.

— О деле Симакова — это ведь ваша статья «Нож в спину»?

— Да, моя статья. Она же была подписана: Александр Волков.

— Разные бывают Волковы… Я расследовал это дело.

О, подумалось мне, тут что-то неладно. Неспроста все так…

— Та ваша статья была необъективна Знаете, это мне даже странно: вчерашний школьник приходит работать в газету, ему выдают удостоверение, и вот он уже журналист! Четвертая власть! И уже имеет право что-то расследовать!

— Я далеко не вчерашний школьник. Вы обо мне ничего не знаете.

— Это я к примеру… Его должны пропускать туда, куда других не пустят, не имеют права мешать и вообще… А потом он тиснет в газетке свои дилетантские, на голых ощущениях, без фактов построенные выводы — и вот уже все, расколол дело. Плевать, что потом суд от этих измышлений камня на камне не оставит. Он уже звезда и борец с произволом. Вам не кажется, что это противоречит здравому смыслу? Вот я-то, например, много лет учился профессии, прежде чем вызвал вас к себе…

— Не сомневаюсь… Так зачем вызвали? Казнить или миловать? Будете мстить мне за ту статью, что ли?

Мы сидели со Стасом на берегу — и минут через двадцать у меня в голове зашумело. Сделалось радостно, весь мир, прогретый ласковым, почти летним солнцем, как-то подобрел, выправился, стал приветливым. Музыка из громкоговорителей, доносившаяся от речного порта, вызывала во мне счастливые детские воспоминания — каникулы, пионерский лагерь, верные друзья…

Тянуло говорить, и мы говорили. В этом разговоре мелькали громкие имена, проводились смелые параллели… Я вообще под водочку словоохотлив, а так-то от меня и здрасьте не дождешься.

— Чехов ездил на

Сахалин, выполняя свой какой-то мифический долг перед обществом, будто был виноват в чем; никто его об этом не просил. Но он ездил, тратил здоровье, силы, бесценное при его-то туберкулезе время, а потом еще писал книгу, — горячо говорил я. — По письмам видно, что писал ее нехотя, медленно, трудно. Получилась единственная действительно скучная его вещь… Стоило ли оно того? Неужто мало было тем под боком — только на улицу выйди… Что он там нашел? Набрался путевых впечатлений, насмотрелся на природу — это понятно — наслушался каторжанских историй. Переписал местное население… Почерпнул, следовательно, материал для дальнейших рассказов. Так?

— Так, — сказал Стас, туманно глядя в волжские дали.

Истинная цель каждого путешествия — это, конечно, возвращение домой, к своему родному самовару. Дома плохо ли? Разучил колядки да пошел на блядки… После путешествия только и понимаешь, что такое есть родной дом и где он у тебя. В этом, и только в этом смысле путешествия полезны.

А что заставляет человека, в нашем случае литератора, пускаться в дальний путь? — хитро прищурившись, вопрошал я, чувствуя себя от водки каким-нибудь красноречивым адвокатом, который защищает в суде мелкого вора-карманника. — Да чувство вины! Литератор ссылает себя на окраины Ойкумены, подальше от близких людей, чтобы их трагедии не стали мясом для его творчества. Это же так стыдно — использовать своих… как обмануть… Пусть уж лучше это будут чужие и далекие. Вот и едут люди «за материалом» — с хищно разинутой зубастой пастью, ищут зазевавшихся наивных простаков. А потому что работа такая волчья. Кого ни возьми. Вот хоть любых советских литераторов: постоянно разъезжали они по творческим командировкам — то на БАМ, то в Среднюю Азию, то в горы. Кажется, это наглядные примеры для подражания: вот так надо делать, молодой человек. Изучать жизнь во всем ее многообразии. Не сидеть на месте, не киснуть…

— Ну да, — подтвердил Стас; морщась, он занюхивал хлебом очередные сто граммов. Пластмассовый стаканчик, только что опустошенный, танцевал на газете, подбадриваемый легким волжским ветерком.

— Так почему же меня-то никуда не тянет, почему не чувствую я никакого долга перед обществом, и рыбу эту вонючую грузить не желаю, и с ружьем по лесам шляться не хочу, и в горах воевать? А?

— Почему? — автоматически повел бровью Стас.

— Вот-вот… Кажется, что человеку, сидящему на одном месте, видящему почти одно и то же много лет, в сущности, и рассказать-то не о чем, да? Но и самая обыкновенная, ничем не выдающаяся жизнь рожает бесконечное множество сюжетов и тем… Вот в чем дело: ты — то есть я, все мы всегда находимся в самом центре мира, не нужно никуда ездить. Где ты, там и центр мира! И тех знаний, которые у тебя есть, всегда достаточно для жизни, ведь ты живешь! Сядь около своего самовара, гляди в окно. Все, больше ничего не нужно. Все, что нужно, придет само.

— Это верно, — сказал Стас, растягивая слова. — Спасибо тебе за интересную лекцию… Ладно, сейчас пойдем на Которосль, к водолазам.

Я встряхнулся и с удивлением обнаружил, что бутылка почти опустела, а он-то хорошо следил за ситуацией.

— Там у моего знакомого сегодня день рождения. Ты когда-нибудь погружался с аквалангом?

Я помотал головой.

— Значит, сегодня погрузишься, — обещал Стас.

А я был вовсе даже не против. И пока мы шли к водолазам, еще продолжал разглагольствовать, пользуясь терпением друга.