Мужчины, за которых я не вышла замуж
Шрифт:
— Хорошо, мама. Я бы никогда до этого не додумался, если бы ты мне не напомнила.
— Не волнуйся, я всегда тебе напомню. — Я смеюсь и думаю: не важно, сколько лет моим детям. Я никогда не перестану быть матерью.
Я вешаю трубку и целую Кевина в шею, но, прежде чем он успевает обернуться, снова звонит телефон. Эмили.
— Мама, ты попросила Адама передать мне привет, — говорит она в притворном негодовании. — Ты что, не можешь сказать мне «привет» лично? Я не знала, что ты так занята.
Я смотрю на Кевина. Наверное,
Эмили, так же как и Адама, переполняют впечатления, но несколько иного толка. В частности, красивый инструктор угостил ее горячим шоколадом, и она полагает, что влюбилась. Сначала подводное плавание, теперь лыжи. Мне бы следовало держать дочь подальше от спорта. Кто сказал, что девочка должна заниматься спортом, чтобы у нее не оставалось времени думать о парнях?
— Мои дети такие замечательные, — восторженно говорю я Кевину, когда наконец возвращаюсь под одеяло.
— У тебя хорошие дети, — соглашается Кевин и, не проявляя более никакого интереса к семейной жизни, берет пульт и включает телевизор. Мы зарываемся в подушки, и он щелкает с канала на канал — хоккейный матч, новости, глупая комедия, прогноз погоды, еще одна глупая комедия. Если он предпочтет «Магазин на диване», возможно, я куплю себе еще какое-нибудь украшение.
Я деликатно забираю у него пульт и выключаю телевизор.
— Что-то не так? — спрашиваю я.
— Нет, — неубедительно отвечает он.
— Прости, что мы прервались, — говорю я, прижимаясь к нему. — Но я всегда беру трубку, когда звонят дети.
— Ты правильно поступаешь.
— Но?..
Кевин вздыхает, встает и начинает бродить по комнате.
— Я только сейчас начал понимать, что именно ты имела в виду утром, когда говорила о переменах. Что это не так-то просто. Я ведь тоже получил мало удовольствия, пытаясь вписаться в твой мир.
— Это всего лишь последствия пищевого отравления, — говорю я.
— Нет, это реальность.
— Прости, если что-то не так. — Я начинаю чувствовать легкое возмущение. — Я сделала все, что было в моих силах.
Кевин на секунду останавливается и пристально смотрит на меня.
— Я знаю. Мы оба старались. Я бросил все, чтобы приехать и повидать тебя, хотя у меня уйма дел.
— И ты злишься оттого, что я не бросила все, чтобы постоянно быть с тобой.
— Я не злюсь. — Кевин останавливается в ногах кровати и потягивается. — Ты мне небезразлична, Хэлли. Совсем наоборот. Но твой мир — здесь, а мой — на Виргин-Горда. Я всегда говорил, что не вернусь сюда. Но теперь, когда я здесь, я вижу, что такое твоя жизнь. Было бы просто ужасно, если бы тебе пришлось пожертвовать всем ради меня.
— Разве жизнь с тобой может быть ужасной? — говорю я, обнимаю его и кладу голову ему на грудь. — Но это, наверное, трудно. Слишком трудно.
Мы держим друг друга в объятиях и молчим. Кевин гладит меня по голове, его грудь делается мокрой от моих слез.
— И
Я делаю глубокий вдох и прижимаюсь к нему сильнее.
— Я не могу уехать на Виргин-Горда, — говорю я, и голос у меня обрывается. — Даже ради тебя. Наверное, я всегда в глубине души это понимала, но не могла признать.
— Я тоже знал, — отвечает он. — Мне трудно давать обязательства. Ты поняла это в первый же день, когда мы встретились. Я подумал, что, может быть, на этот раз все получится, сказал себе: давай поезжай в Нью-Йорк. И что? В Нью-Йорке мне тут же стало плохо.
— Это нечестно. Наше будущее разрушил какой-то крабовый фарш.
— Кто бы мог подумать. — Кевин обнимает меня, и мы надолго замолкаем.
— Ты жалеешь, что я тебя разыскала? Может быть, мне следовало оставить тебя в покое спустя столько лет? — тихо спрашиваю я.
— Нет, — горячо отвечает он. — Это было замечательно. Когда я впервые увидел тебя на острове, то подумал, что это мираж. Моя маленькая Хэлли — в моем собственном раю.
— Для меня это, очевидно, потерянный рай, — говорю я.
Наконец-то Кевин улавливает литературную аллюзию.
— Кажется, мы что-то такое читали в выпускном классе, — говорит он. — Это Диккенс?
— Почти угадал. Мильтон.
— Они писали в одно время?
— Нет, их разделяла всего лишь пара столетий. Но они оба были англичанами.
— По крайней мере хоть в этом я прав, — говорит он.
— Ты прав во многом, — отзываюсь я. — Не думаю, что ты вообще хоть что-нибудь делаешь неправильно, если не считать того, что живешь не в том месте.
Мы стискиваем друг друга в объятиях, сильная рука Кевина касается моей спины.
— Думаешь, у нас бы все сложилось, если бы после школы мы остались вместе? — спрашиваю я.
— Нет. Наши миры были слишком разными уже тогда. — Кевин приподнимает мое лицо за подбородок и грустно улыбается. — Наверное, это единственное, что осталось неизменным.
— Но я могу навещать тебя в раю?
— В любое время.
— И мы будем заново влюбляться друг в друга каждые двадцать лет?
— Можешь не сомневаться, — отвечает он и снова целует меня — долго и страстно. — По крайней мере мы будем чего-то ждать. Это самый лучший повод жить дальше.
Мы с Кевином умудрились достичь того, что нам так и не удалось сделать в школе, — стать друзьями. После его отъезда мы общаемся почти каждый день, и спустя две недели наши разговоры становятся намного непринужденнее и куда приятнее, чем в те дни, когда я, уехав с Виргин-Горда, гадала о том, что будет и чего не может быть. Засидевшись в офисе допоздна, я звоню Кевину. Он весел и сыплет новостями, потому что наконец начал работать с Анджелиной Джоли. По его словам, он чувствует себя как рыба в воде. Я смеюсь и шутливо напоминаю, сколько раз он уже пытался ввернуть эту шутку.