Мужей много не бывает
Шрифт:
А то чувство, испытываемое мной сейчас, когда я ее разглядывала, было очень странным и каким-то нереальным. Оно было сродни обычному страху непонятного происхождения. Сказать, что страх этот был вызван предчувствием чего-то дурного, я не могла, но, зародившись в моей душе, он не исчезал.
Какое-то непонятное смятение вибрировало сейчас во мне. Может быть, оно охватывает каждого, кто смотрит на спящего человека, ожидая, что он вот-вот откроет глаза и выстрелит в тебя вопросом...
– Вдоволь насмотрелась?
Я вздрогнула от неожиданности. Колдовство какое-то, да и только! Стоило
– Да, – не нашлась я сказать что-либо в ответ на ее вопрос.
– И вывод?
– Ты – совершенство!
– Ого! Круто! И что будем делать? – Она повернулась на бок лицом ко мне и уперлась щекой о согнутую в локте руку. – Витка, ответь мне?! Что будем делать с нашей общей проблемой?!
– Она у нас есть? – попыталась я выдавить улыбку, хотя внутри все похолодело (не напрасно все же что-то назойливо жужжало во мне, не напрасно).
– Да, это твой муж. – Дарья пружиной вскочила на ноги и заходила по берегу, красиво выбрасывая ноги. – Я полюбила его с первой минуты. Как только увидела в столовой, так сразу поняла – он будет моим! С этим уже ничего нельзя поделать! Нельзя сделать вид, что ничего не происходит! Нельзя попытаться приказать себе забыть! Этого уже не остановить, это как снежная лавина! Ты видела когда-нибудь снежную лавину, Витка? Нет? А я видела! Это ошеломляющее зрелище...
Я потрясенно молчала, уставившись на носки своих кроссовок, в которые непонятно из какого протеста не стала вдевать шнурки.
Мне нужно было что-то ответить этой восторженной идиотке. Обязательно нужно было что-то сказать. Но я не могла. У меня словно язык отсох. На какое-то мгновение мне даже показалось, что меня парализовало, потому что от жуткой головной боли, мгновенно сковавшей виски, я не могла шевельнуться.
– Что ты молчишь?! – вскричала она, падая передо мной на колени. – Что мы будем делать, Витка?! Что, скажи?! Как мы будем с тобой делить его?! Как будем рвать его на части, отвоевывая каждая для себя место в его сердце?
В ее голосе зазвучали неподдельные слезы, но жалости в моей душе они не вызвали. Впрочем, там сейчас было абсолютно пусто. Абсолютно...
– Уходи, а? – попросила я ее сдавленно. – Я прошу, уходи. И сделай милость, не попадайся мне больше на глаза никогда. А Семена... Семена я тебе не отдам. Он мой муж.
– А вот это мы еще посмотрим, дорогая Витуля! – победоносно провозгласила Дашка, поднимаясь на ноги и почти бегом двинувшись к берегу, где у нас был привязан катамаран. Потом она притормозила на мгновение, обернулась и снова повторила: – Это мы еще посмотрим!!!
Она уплыла, поднимая лопастями катамарана каскад брызг. Как она ухитрялась справляться с ним в одиночку, оставалось для меня загадкой. Да, впрочем, меня этот вопрос не слишком интересовал. Актуальной была другая проблема: как я буду добираться до противоположного берега?
Я встала и пошла, спотыкаясь на каждой кочке. Через двадцать минут я увидела того сердитого рыбака,
– А я что смогу для тебя сделать?! – окрысился он мгновенно, попутно поплевывая на наживку. – Коли вы с той взгальной девкой разругались, на закорках я тебя не понесу, факт! Придется в обход, а это километра два с гаком.
Я уселась рядом с его котомкой и вытянула ноги.
– Устала? – вдруг проявил он сочувствие. – Вы, городские, непривычные. Я вон сюда рыбачить хожу аж за двенадцать километров. И ничего, живой, как видишь. А ты прошлась чуток и все, сморилась. Есть, поди, хочешь? Пошаркай там в рюкзачке, там есть что-нибудь.
Есть я не хотела, но рюкзак его к себе притянула зачем-то. Сверток в промасленной бумаге. Батон белого хлеба, разрезанный вдоль и выстеленный по срезу тонкими ломтями домашней ветчины с чесноком. Три вареных яйца. Спичечный коробок с солью. Четыре свежих огурца, редиска и фляжка с водой.
– Жена собирала? – поинтересовалась я, захрустев редиской.
– Нет, я бобылем всю жизнь живу. Тебя как звать-то?
– Виолетта. Вита, если покороче.
– Ишь ты, – он мотнул головой, забрасывая удочку. – Имена нонче чудные. Раньше Дуська, Нюка, Мотря. А сейчас... Вита, значит. А меня дядей Костей зовут. Народ меня в деревне не любит, Костылем кличут. А за что, спрашивается? За то, что я ни с кем не хочу дружить. А мне, может, этого и не нужно вовсе! Ты как думаешь, Витка?
– Не знаю, – вяло пожала я плечами. – Каждый по себе ведь выбирает, что ему нужно. Если вам хорошо без людей, почему нет...
– Вот и я говорю! – обрадованно подхватил дядя Костя и принялся сматывать удочки. – Пойдем, провожу тебя. Места пустынные. Мало ли кто обидеть может такую-то красавицу!
Я недоверчиво фыркнула и помотала головой:
– Нашли красавицу! Со мной девушка была, вот это красавица, ничего не скажешь. Богиня просто! Мужики, едва ее увидев, готовы следом на четвереньках ползти.
Представить себе моего Незнамова, ползущего следом за Дашкой, мое воображение отказывалось напрочь.
– Тю, – присвистнул дядя Костя, упаковывая свои вещи. – Разве ж это красавица?! Задом вихляет, титьками трясет и думает, что это хорошо! Такая красота, она уже через месяц приедается, потому как внутри пусто. Поверь мне, Витка, поверь. Я оттого и бобыль, что вашу сестру насквозь вижу. У тебя вот душа хорошая, хоть и тяжко тебе сейчас. Но это пройдет. Все проходит, пройдет и это. А у стервы этой голенастой... У той внутри геенна огнедышащая. Она любого проглотит и костей не выплюнет. Умный человек от нее бегом побежит, не оглядываясь.
– Где вы видели умных мужиков-то, дядя Костя? – усмехнулась я невесело, поднимаясь и следуя за ним по узкой тропинке. – Я в том смысле, что мужское племя напрочь лишается разума, когда видит перед собой такие игривые ноги!
Он оглянулся на меня, хитро прищурился, затем погрозил пальцем и, качнув обескураженно головой, невесело рассмеялся:
– Видать, достала она тебя, стерва эта. А ты не боись, Витка, не боись! Она тебе не угроза. Такими бабами, как ты, токмо дураки разбрасываются. Ты одна отдыхаешь-то али с мужиком?