Мужей много не бывает
Шрифт:
Глава 7
...Я забежала в кабину лифта и, не повернувшись, застыла спиной к захлопнувшимся створкам. Рыдания подступали к горлу, застилая глаза слезами и перехватывая дыхание, поэтому у меня имелись вполне объективные причины не видеть стоявших за моей спиной. Кажется, там кто-то появился именно сейчас. Человек нетерпеливо потоптался и голосом, который трудно назвать благозвучным, поинтересовался:
– Вам куда?
– Первый...
Двери лифта лязгнули, легкий толчок, и мы плавно поехали вниз. Я ощущала за спиной присутствие постороннего мужчины, чувствовала затылком его сверлящий взгляд, но повернуться к нему лицом
– Ну почему?! – сдавленно прошептала я, вытаращив глаза в ужасающем изумлении на приятельницу. – Почему ты не рассказала мне ничего тогда, когда можно было его спасти?!
– Потому что я поклялась ему ничего не говорить тебе, – виновато улыбнулась она, стаскивая с головы сестринский колпак и ероша коротко остриженные седые волосы. – Он очень любил тебя, Витуля. Огорчить тебя для него было смерти подобно. А тут ты собралась вдруг отдохнуть... Как он мог сорвать ваш отдых, уехав в «очередную командировку»? Я помню его взгляд, которым он наградил меня, когда я пригрозила все рассказать тебе. Это очень трудно понять, Вита. Мужики вообще-то не умеют болеть. Стоит у них появиться насморку, как тут же они себе рак или СПИД диагностируют. Падают на кровать, чтобы супружница вокруг пчелой кружила. А Аркаша... Я даже порой завидовала тебе. Столько в нем было самоотречения, любви к тебе.
– Ты дрянь!!! – упрямо бубнила я, раскачиваясь на стуле. – Я видеть тебя больше не могу!!! Как ты могла?! Если бы я только знала... Разве я отпустила бы его туда одного?!
– Я не знала, что он летит один, – огрызнулась она. – Ты со своими наркоманами носилась, как с яйцом пасхальным. Ты же ничего видеть вокруг себя не хотела. Вот подожди, твои подопечные ноги о тебя вытрут когда-нибудь.
– А зачем ты позвонила?! – Я посмотрела на нее глазами побитой собаки и всхлипнула. – Чувство вины замучило?! Извело тебя оно?! Или захотелось увидеть, как сползает с моего лица улыбка? Ты наверняка прослышала о переменах в моей жизни, вот и решила мне настроение подпортить!
– По себе людей не суди, дура, – совершенно не обидевшись, парировала она. – Просто наш новый завотделением перебирал карточки. Его заинтересовала история болезни Аркаши. Он начал меня тормошить расспросами, ну и настоял на том, чтобы я обо всем рассказала тебе. Говорит, что жестоко держать тебя в неведении. Мало ли человек каких ошибок может наделать в будущем... Кстати, ты его знаешь, что ли? Я еще удивилась такому пристальному вниманию с его стороны.
– Кого?! – Я непонимающе таращилась на нее, плохо понимая, о чем она говорит.
– Ну, нашего нового заведующего – Кротова Николая Филипповича.
– Впервые слышу...
Не желая более оставаться в ее обществе, я поднялась, выхватила
Лифт вдруг дернулся как-то странно, лязгнул виновато и застыл.
– Что за черт?! – Мужчина раздраженно застучал по кнопкам. – Этого еще не хватало! У меня через полчаса операция!!!
А-а-а, меня сподобило попасться в ловушку вместе с одним из эскулапов. Если за полчаса не устранят поломку, то придется ему практиковаться на мне. Хотя, по-моему, мой организм перестал функционировать еще в кардиологическом отделении, и попытаться хоть как-то вызвать его к жизни – занятие бесполезное.
Док между тем принялся что есть сил колошматить по стенкам и дверям лифта, разрываясь не на шутку между профессиональным долгом и желанием располосовать незадачливых работников лифтового хозяйства на куски. Во всяком случае, витиеватости его речи смело могли завидовать портовые грузчики.
– Вы-то что молчите?!
Вопрос, очевидно, был адресован мне. Но я его оставила без ответа. Бесполезное колыхание воздуха не в моих принципах, я более тяготею к острому словцу, маленькому, колючему и всеобъемлющему, сказанному, как правило, почти шепотом.
– Эй! Я к вам обращаюсь! Могли бы повернуться ко мне. Что за хамство, в конце концов!!! – Док, кажется, окончательно потерял терпение вкупе с хорошими манерами, потому как, не ограничившись вышесказанным, вдруг как-то идиотски хихикнул и произнес: – Ну что за дуры эти бабы? Отчего-то каждая вторая думает, что ей непременно нужно стать блондинкой, чтобы выклянчить у природы недоданную красоту?
Я медленно повернулась и уставилась на мужчину, у которого были налицо все признаки клаустрофобии и они вдруг приняли устрашающую форму.
Док был среднего роста. Широк в плечах, с длинными волосатыми руками, выглядывавшими из-под закатанных рукавов белого халата, пальцы длинные и сильные, с коротко остриженными ногтями. Глаза мутно-голубого цвета под большими надбровными дугами и густыми черными бровями. Прямой аристократический нос. Губы надменно изогнуты. Его щеки покрывала густая неопрятная щетина. Он показался бы мне на редкость привлекательным, если бы не его гневно мечущийся взгляд и не мое теперешнее состояние.
– Кажется, назвав вас уродиной, я несколько погорячился, – не меняя тона, раздраженно молвил он. – Но все равно! К чему это слепое следование моде?!
– Вы это о чем? – с болезненным надломом в голосе поинтересовалась я, постепенно начиная заряжаться его сарказмом.
– Я о вашем цвете волос! Отчего это каждая женщина считает, что, сделавшись блондинкой, она способна быть соблазнительной? Это что, всеобщий бабий психоз?!
– Возможно, – как можно мягче согласилась я и почти тут же с самой сладкой улыбкой поинтересовалась: – А отчего это каждый самец, не удосужившись в течение трех дней брать в руки бритву, считает себя едва ли не секс-символом современности? По-моему, это выглядит невежливо, неопрятно и вызывающе.
– Не иначе у вас избыток желчи, печень пошаливает, – обрадованно подхватил он, радуясь тому, что я подняла брошенную мне перчатку.
– То есть?
– Страдаете язвенной болезнью пищеварительной системы или непроходимостью желчных путей, – сладко выдал он мне, постукивая пальцами о стенку лифта, о которую он оперся правой рукой, вызывающе отставив ногу в сторону.
– А вы, видимо, проктолог? – вернула я ему приторную ухмылку.
– Почему вы так решили? – Казалось, он удивился вполне искренне, даже не заподозрив подвоха.