Мужик. История Того Чувака Из Anthrax

Скотт Иэн

Один раз мы и в самом деле попробовали. Мы были на вечеринке у моего друга Ричи на первом этаже здания, в котором жили, а она приехала из Кони-Айленд. После того, как моя мама пошла спать, мы пробрались в мою комнату, и я попытался сделать свое черное дело, но меня ожидал полный провал. Она особо и не хотела, а я никогда раньше даже не пытался одеть презерватив. Я нервничал, потому что он не налезал как надо, и сказал: “К черту эту резинку. Я не могу ей пользоваться. Ничего не выходит”. А она такая: “А без нее я не буду!”

“Ну тогда я не буду ни с ней, ни без нее!” – огрызнулся я в ответ. Мы вернулись на вечеринку, и спустя два

дня она позвонила мне и выдала фразу в духе “может нам лучше попробовать встречаться с кем-то другим”. Тогда мне было плевать. Все, что я хотел, это играть музыку.

И хотя это никак не было связано с этим неудачным опытом, но моя первая группа Four-X, была названа в честь презерватива. Мы просто выбросили “e” и добавили дефис, чтобы на нас не подали в суд. Группа состояла из меня и парочки моих друзей: Дейв Вайс, которого я знал по району, стучал на ударных. Пол Кан играл на басу и Нил Стопол на вокале и гитаре. Нил был одним из первых, кого я встретил после того, как мои родители расстались, и мы с братом вернулись обратно в Бей Террес. Подружились мы сразу. Four-X выступили на конкурсе талантов в бейсайдской средней школе. Тогда мы играли только кавера, но я считал, что мы очень хороши. Это было весело, и мы хорошо играли. Но Four-X долго не продержалась, потому что нам не хватало понимания. Я считал Дейва отличным барабанщиком. Я до сих пор дружу с Нилом, но, честно говоря, мне было не очень комфортно с ним, и я думаю, он тоже это чувствовал. Так было до встречи с Денни Лилкером, который был на год меня старше. Вот тогда частицы пазла начали складываться в Anthrax.

Дэнни был высоким худощавым парнем с кудрявыми волосами, которые он специально отращивал. Он постоянно носил рок и метал футболки и казался парнем, с которым я смогу найти общий язык. В школе у него была кликуха Бетховен, потому что у него были идеальные ноты, и он мог сыграть все, что угодно. Не успел он услышать что-нибудь, как тут же играл, вне зависимости от жанра. Я познакомился с ним в 1979-ом, когда учился в младших классах, а он учился в десятом классе, и мы участвовали в проекте продленки Син Бэнд. Эта группа актеров рисовала скетчи и пела, а мы играли музыку как группа сопровождения. Это была та музыка, которую можно услышать в бродвейских мюзиклах, и я всегда терпеть не мог эту “шляпу”, но благодаря ей я смог выступить перед зрителями.

Я узнал, что Денни живет всего в паре кварталов от меня, и каждый день шел мимо его дома по дороге в школу, заходил за ним, и мы шли в школу вместе. Мы начали вместе зависать и стали очень хорошими друзьями. Однажды мы заговорили о наших семьях, и оказалось, что у него тоже все было наперекосяк в жизни. Его сестра была заядлой наркоманкой. Один раз она ширнулась в фургоне прямо у меня на глазах. Увидев это, я чуть в штаны не наложил. Я сказал себе: “О, Боже, я слыхал об этом только по ящику”. Денни воспринял это спокойно. Было видно, как это расстроило его, но он не хотел вмешиваться. У нас обоих были другие приоритеты в жизни.

В то время он играл в группе под названием White Heat, которая выступала с концертами в Манхэттене, включая Грейт Гилдерсливс, и они играли только свои вещи. Я трепетал перед ними и завидовал им. Их гитарист Питер Зиццо был первым парнем из тех, кого я знал, кто умел лабать все соляки Ван Хален. Он был шреддером и имел в распоряжении оборудование, о котором я мог только мечтать: гитара Шарвел, убойный усилок Маршалл. Я тащился вместе с Денни на

их репетиции как преданный групи. Марко Шухан, вокалист White Heat, был высоким чуваком с длинными волосами и жил в Манхэттене. Для меня это была мечта. О, Боже! Свалить из Квинса и переехать в реальный город. У меня даже мыслей не было, как этого добиться. Даже в то время город был очень дорогим удовольствием. Чтобы играть в группе и жить там, тебе нужно было иметь контракт на выступления и запись. Все это пока мне и не снилось. Я только хотел собрать классную группу.

White Heat не были классными, но у них были кой-какие хорошие песни и они умели заводить толпу, даже в городе. Каждый день, когда мы шли в школу, я говорил Денни: “Эй, когда White Heat распадутся, мы вместе создадим свою группу”. Он смеялся, и мы продолжали идти. Еще до того, как у нас с Денни появилась группа, у нас было готово название для нее. Он узнал о бактериальном заболевании “сибирская язва” на естествознании, и однажды он повернулся ко мне и сказал: “Ты когда-нибудь слышал о сибирской язве?” И я ответил: “Нет, что это? Звучит клево”.

Так и появилось Anthrax. Я говорил ему: “Когда распадутся White Heat, мы создадим группу Anthrax”. Тогда никто не знал, что террористы в конечном итоге станут использовать ее для начала биологической войны. Мало кто вообще знал, что это инфекционное заболевание, которое обычно поражает диких животных. Оно просто звучало в духе метала. Денни бывало отвечал: “Мы не распадаемся. О чем ты? Мы только что записали очередное демо и выступаем с шоу”. А я ему: “Да, как скажешь, но если вы развалитесь, мы с тобой создадим группу и будем колесить по миру с гастролями”.

Это был худший кошмар для мамы. В ее мечтах я должен был стать доктором, дантистом или юристом. Это еврейский символ успешного воспитания, именно поэтому в этих профессиях так много Голдбергов и Финкельштейнов. Я и со счета сбился, сколько раз мама говорила: “С чего ты взял, что добьешься успеха в музыкальном бизнесе? Все хотят играть в группе. Все хотят попасть на телевидение, все хотят стать известными. С чего ты взял, что это получится именно у тебя?”

“Потому что, я собираюсь этим заниматься, ма” – ответил я. “Я хочу попытаться. Я должен хотя бы попробовать”.

“Ты теряешь время” – говорила она. “Ты должен ходить в школу. Ты должен ходить в колледж. Ты должен найти настоящую работу и зарабатывать деньги”.

Все это влетало в одно ухо, и вылетало в другое, потому что я знал, чего хочу, и мне было насрать, что она там говорила. У мамы был пунктик на этот счет, но я бы ни за что не позволил себя остановить, ни-ког-да. “Мам, а что может случиться плохого?” – спрашивал я. “Я попробую, и если не получится, ты можешь сказать: ‘Я же говорила’. Я всегда могу потом вернуться в колледж. Я всегда могу найти работу, поэтому я должен попробовать хотя бы пару лет заниматься музыкой. Я должен попытаться”.

В той же мере, что я разбил ее представление о том, что делает хороший сын, она попыталась разбить мои мечты и не приняла моих аргументов.

“Ни один мой сын…” – начинала она. Я вздыхал и думал: “Бляяя, опять она за старое”. Единственное, что могло огорчить ее еще больше, это если бы я ушел из дома и стал водителем гоночного болида. Я мечтал об этом, когда был маленьким, а она заорала: “Только через мой труп!” Я всегда думал, что она должна быть счастлива, что я просто хочу стать музыкантом и не стремлюсь к РЕАЛЬНО опасной карьере.