Мужики
Шрифт:
— Только ничего не бойтесь, — говорил он, — закон на нашей стороне. Как постановим, так и будет! Если сход не захочет, никто его принудить не может.
Не успели еще люди прилечь в тени и подзакусить, как солтысы начали их созывать, а войт прибежал с криком:
— Начальник идет! Скорее! Начинаем!
— Наелся, так прыти у него много, а нам не к спеху, подождет! — сердито бурчали мужики, лениво сходясь к канцелярии.
Солтысы стали каждый во главе своей деревни, а войт и помощник писаря сели за стол. Помощник
— Молчать! — крикнул вдруг один из стражников, вытянувшихся в струнку у порога.
Все глаза обратились на дверь, но из нее вышел только писарь с какой-то бумагой в руках и сел за стол.
Войт зазвонил в колокольчик и сказал торжественно:
— Ну, люди добрые, начинаем! Тише там, модлицкие! Пан секретарь прочитает вам насчет школы. Слушайте внимательно, чтобы все поняли, о чем речь.
Писарь надел очки и начал читать медленно и внятно.
Он читал уже минут десять среди полнейшей тишины, как вдруг кто-то крикнул:
— Да мы не понимаем!
— Читайте по-нашему! Не понимаем! — подхватило множество голосов.
Стражники стали зорко всматриваться в толпу.
Писарь поморщился, но, читая дальше, стал тут же переводить на польский язык.
Опять наступила тишина, все сосредоточенно слушали, взвешивая каждое слово и не сводя глаз с читавшего. А писарь тянул:
— …Так как приказано в Липцах открыть школу, каковая будет обслуживать и Модлицы, Пшиленк, Репки и другие деревни поменьше, то…
Он долго объяснял, какую пользу принесет школа, как благодетельно просвещение, как правительство денно и нощно заботится о том, чтобы помочь народу. Потом стал подсчитывать, сколько будет стоить участок, постройка здания и содержание школы и учителя. Оказалось, что на все это надо утвердить добавочный налог по двадцати копеек с морга.
Наконец, писарь кончил, протер очки и сказал, ни к кому не обращаясь:
— Пан начальник говорил, что, если сегодня утвердите, он разрешит начать стройку еще в нынешнем году, а с будущей осени дети уже пойдут в школу.
Он ждал, но никто не произнес ни слова. Наконец, войт сказал:
— Все хорошо слышали то, что прочитал пан секретарь?
— Слыхали! Не глухие, чай! — отозвались голоса в толпе.
— Кто против, пусть выйдет вперед и скажет.
Мужики подталкивали друг друга локтями, переглядывались, но никто не решался выступить первым.
— Ну, так утвердим быстро налог, и по домам! — предложил войт.
— Значит, все согласны? — торжественно спросил писарь.
— Нет! Не хотим! — крикнул Гжеля, а за ним еще несколько десятков мужиков.
— Не надо нам такой школы! Не согласны! Довольно и так податей платим! Нет! — кричали уже со всех сторон все смелее, громче и задорнее.
На шум вышел начальник и остановился на пороге. Увидев его, все притихли,
— Как живете, хозяева?
— Спасибо! — ответили те, кто стоял поближе, с трудом выдерживая натиск толпы, которая хлынула вперед, чтобы услышать, что будет говорить начальник.
Прислонясь к косяку, он заговорил по-русски. Стражники бросились в толпу, крича:
— Шапки долой! Шапки!
— Пошли прочь, гады, не путайтесь под ногами! — выругал их кто-то.
Начальник что-то долго говорил сладеньким голосом, а кончил по-польски, уже совсем другим тоном:
— Утвердите сейчас же, мне некогда!
И строго смотрел на мужиков. Многие струхнули, толпа заволновалась, пробежал тревожный глухой шепот:
— Ну что, будем голосовать за школу? Говори же, Плошка, что делать? Где Гжеля? Слышите, начальник приказывает утвердить! Давайте соглашаться, что ли!
Шум рос. Наконец, вышел вперед Гжеля и сказал смело:
— На такую школу не дадим ни гроша.
— Не дадим! Не согласны! — поддержало его человек сто.
Начальник грозно нахмурил брови.
Войт обомлел, у писаря даже очки свалились с носа, только Гжеля не испугался и смело смотрел на начальника. Он хотел еще что-то добавить, но выступил старик Плошка и, низко поклонясь, начал смиренным тоном:
— Дозвольте, ваша милость, сказать, как я по-своему разумею: школу-то мы утвердим, да нам думается, что по двадцати копеек с морга многовато будет. Времена ныне тяжелые, и насчет денег у нас туго! Вот только это я и хотел сказать.
Начальник, занятый какими-то своими мыслями, не отвечал и только время от времени кивал головой, словно соглашаясь. Ободренный этим войт, а за ним и его приятели стали с жаром отстаивать школу, больше всех шумел мельник, не смущаясь острыми насмешками сторонников Гжели. Наконец, разозленный Гжеля крикнул:
— Мы только из пустого в порожнее переливаем.
Выбрав подходящую минуту, он подошел к начальнику и смело спросил:
— А какая же это будет школа?
— Такая, как и все! — ответил тот, открывая глаза.
— Такая нам не нужна!
— На польскую школу дадим хоть по полтине с морга, а на другую — ни гроша!
— Что толку от такой школы! Мои дети учились три года, а ни черта не знают.
— Тише, люди, тише!
— Разбрыкались, бараны, а волк того и гляди на стадо нападет!
— Крикуны окаянные, новую беду на всех накликают!
Мужики все более распалялись, орали наперебой, поднимая страшный шум. Каждый доказывал свое и убеждал других, толпа разбилась на кучки, и везде кипели споры. Громче и неистовее всех горланила компания Гжели, восставая против утверждения школы. Тщетно войт, мельник, хозяева из других деревень уговаривали, просили и даже стращали их, чем угодно, — большинство мужиков закусили удила и кричали, что на ум взбредет.