Мужики
Шрифт:
— Чего же ему ныть? Вот только то, что от вас надо уходить, на свое хозяйство.
Мать не ответила, подавив неожиданно охватившее ее чувство тоски, встала с постели и, одевшись на скорую руку, пошла в конюшню будить сыновей. Они немного заспались после вчерашнего девичника — давно уже было светло, земля купалась в серебряном блеске инея, небо на востоке пылало, словно засыпанное раскаленными угольями.
Доминикова умылась в сенях и бесшумно ходила по комнате, часто поглядывая на Ягну, голову которой едва можно было различить на подушке, так как в избе было еще темно.
"Лежи,
Нет, нет, не этого она боится… А вот дети старика! И зачем он выгнал Антека и Ганку? Теперь они озлятся по-настоящему и будут мстить!.. До если бы не выгнал, Антек был бы у Ягны на глазах — и случился бы грех, а то еще похуже что-нибудь! О Господи! А теперь ничего уже не поделаешь — было оглашение в костеле, поросенка закололи, людей на свадьбу позвали…Все сделано! И бумага на шесть моргов у нее в сундуке… "Нет, нет! Будь что будет! Пока я жива, не дам ее в обиду", — сказала она себе решительно и опять пошла кричать на сыновей, почему не встают.
Вернувшись в избу, она хотела поднять и Ягну с постели, но та уснула, в тишине слышалось ее ровное дыхание. И снова одолели мать всякие сомнения, страхи и заботы. А жалость, как ястреб, впустила когти в ее сердце и рвала его на части.
Она опустилась под окном на колени и, глядя воспаленными глазами на небо, молилась долго и горячо. Встала бодрая и ко всему готовая.
— Ягуся! Вставай, дочка, пора! Сейчас прибежит Евка стряпать, работы еще по горло.
— А погода хорошая? — спросила Ягна, поднимая отяжелевшую от сна голову.
— Еще какая! От изморози все так и блестит. И солнышко сейчас взойдет.
Ягна начала быстро одеваться. Старуха ей помогала, размышляя о чем-то, потом промолвила:
— Скажу тебе еще раз то, что уже говорила: Борыну почитай! Он хороший человек. С кем попало не водись, чтобы на тебя опять клепать не стали. Люди хуже собак — всегда готовы покусать. Слышишь, дочка?
— Слышу, слышу! Вы так меня учите, словно у меня своего ума нет.
— Добрый совет никогда не лишний. И еще помни: на Борыну ты не бурчи, с ним надо добром да лаской. Старый человек на ласку скорее поддается, чем молодой… И кто знает — может, он тебе еще больше земли запишет или денег за пазуху сунет!
— А я за этим не гонюсь! — раздраженно отрезала Ягуся.
— Потому что молода и глупа. А присмотрись ты к людям, — из-за чего все раздоры, для чего все работают, о чем хлопочут? Все о земле, о добре! Хорошо бы тебе было без земли-матушки, а? Тебя Господь создал не для нужды, не для тяжелой работы. Для кого я всю жизнь старалась? Для тебя, Ягусь. А теперь остаюсь одна, как перст…
— Так хлопцы-то от вас никуда не уйдут, остаются ведь!
— Мне от них радости, как от вчерашнего
— Юзька — славная девчонка, Гжеля еще не скоро с военной службы придет, а…
— Кузнеца опасайся.
— Да ведь он с Мацеем в дружбе.
— У кузнеца тут какой-то расчет есть! Ну, да я за ним пригляжу. Хуже всего с Антеком и Ганной — не хотят они мириться! Уж и его преподобие вчера с отцом их мирить хотел — не согласились.
— Потому что Мацей — как злая собака: зачем он их из дому выгнал! — крикнула Ягна запальчиво.
— Что ты, Ягуся, что ты! Да ведь Антек всех больше тебя чернил и землю хотел отобрать! Так ругался, такое про тебя говорил, что и повторить нельзя.
— Антек — про меня?! Обманули вас! Чтоб у них языки поганые отсохли!
— А ты что это за него так заступаешься, а? — грозно спросила старуха.
— Потому что все против него. Я не собачонка голодная, что бежит за всяким, кто бросит кусок хлеба! Я вижу, что его обидели.
— Так, может, ты бы ему и запись отдала, а?
Но Ягна не могла ответить — слезы ручьем хлынули из глаз, она убежала в чулан, притворила за собой дверь и долго плакала.
Доминикова оставила ее в покое. Новая тревога закралась в душу матери… Но раздумывать было некогда. Пришла Евка; в сенях, потягиваясь, уже возились сыновья; нужно было приниматься за работу по хозяйству и последние приготовления к свадьбе.
Солнце встало, и день весело катился вперед. За ночь хорошо подморозило, лужи на дорогах и озеро у берегов затянуло льдом, и было так скользко, что даже скот двигался с трудом.
Постепенно становилось теплее, под заборами и в тени еще белел иней, но с крыш уже сверкающим жемчугом текли струйки, а луга в низинах курились испарениями. Воздух был так прозрачен, что окрестные поля видны были как на ладони, а леса словно придвинулись, и можно было различить отдельные деревья.
На синем небе не было ни облачка. Однако вороны бродили около изб, пели петухи, а это показывало, что хорошая погода долго не продержится.
День был воскресный, и хотя в костеле еще не звонили, в Липцах уже гудело, как в улье. Полдеревни собиралось на свадьбу Борыны с Ягной.
Из хаты в хату, через покрытые инеем сады, бегали девушки с пучками лент и разными нарядами. В избах царила изрядная суматоха — приготовления, примерки, одевание. Из окон и дверей, почти везде раскрытых настежь, вылетали веселые голоса, а иногда уже и свадебные песни.
В избе Доминиковой тоже началась суета, спешка, как полагается в такой день.
Дом был заново выбелен, и хотя известка от сырости немного облезла, он сиял издалека, убранный зеленью, как в Троицын день. Шимек и Енджик еще вчера натыкали еловых веток в крышу, и в щели бревенчатых стен, и куда только можно было, а весь двор, от улицы до сеней, усыпали хвоей — пахло, как весной в лесу.
Да и внутри все было тщательно прибрано. На "черной" половине, где был склад всякой рухляди, горел яркий огонь, и Ева, служанка мельника, с помощью соседок и Ягустинки готовила все для свадебного пира.