Мужская школа
Шрифт:
Валька орала нам вслед какую-то литературную чепуху, опять чересчур, вроде того: «За что вы все так надругались надо мной!»
Я понимающе поглядел на Женюру, он скривился в ответ. Было в этой гримасе какое-то признание моих взглядов, что ли. С чем-то он соглашался в моих прежних невосторженных ответах ему, в моих репликах, в моем неодобрении.
— «В бананово-лимонном Сингапуре», — картавя, сымитировал я Вертинского.
Они хохотнули. Странное дело — такие непохожие люди, как Щепкин и Кимка, всхохатывают одинаково печально и горестно.
Я
Щепкин, салютнув ладонью, резко сворачивает в какой-то переулок, а я говорю Кимке:
Больше всего меня поражает, что она как бы не постеснялась твоего отца…
При чём тут он, мямлил Кимка. Но я его не слушал.
— Всей нашей секции, в конце-то концов.
— При чём тут секция? уныло не соглашается Кимка.
И он в конце концов оказывается прав. На следующую тренировку Валентина появилась как ни в чем не бывало и, белозубо скаля ровные зубы, поздоровалась с нами. Нет, всё-таки что-то такое сломалось. Как-то она вихляла и слишком часто бросала украдкой взгляды на Кимку. Чего-то такое вычислял, высчитывал этот женский ум сугубо алгебраическое, очень сложное, хотя и рассчитан был только на арифметические задачи.
Но всё обманчиво, в том числе мальчишеские суждения о своем превосходстве. С помощью простых арифметических действий тоже можно добиться известных результатов. После тренировки Валентина подошла к Кимке и попросила проводить её.
Неискренне вздохнув, будто берясь за непосильную ношу, а в душе ликуя, — я-то знаю! — Кимка печально кивнул мне на прощание. Они удалились, как будто куда-то торопясь, к тому же через чёрный выход.
Когда я с остальными вышел на улицу, на каменном крыльце сидел Валькин Муромец. Похоже, меня он не узнал, проводил нашу горластую толпу молчаливым взглядом и остался сидеть. Любопытно, подумал я, где она его скрывала до своего дня рождения — такой красавец, не ровня ни Кимке, ни уж тем более рыжему Женьке.
В тот же вечер произошла косалка.
Я забросил домой свой фибровый чемоданчик с тренировочным обмундированием и пошёл, тоскуя, на Коммуну: Кимка упёрся с Валентиной, секция сегодня вряд ли выйдет на ледоход, тренировка кончилась поздно, а есть ли там кто-то из нашего класса, сказать трудно. Однако мне сразу же попался Женюра. Был он какой-то возбуждённо взвинченный и сразу спросил меня:
— Борьку не видел?
Какого? переспросил я, даже сразу не сообразив, что он имеет в виду Муромца. Поняв, объяснил, где он сидел полчаса назад.
Ну, я ему врежу! кипятился Женька. — Ну, я ему!
Да за что, Женюра? удивился я. Схлестнулись и хватит!
Ничего ты не понимаешь, — горячился он.
Примерно такую доктрину любви выстрадало поруганное достоинство Женюры. Что ж, я пошёл с ним. Навстречу, по той стороне, шли Коля Шмаков, Лёвка Наумкин и Владька. Двигались за какой-то девической шеренгой.
— Вы куда? — крикнули они.
— Морду бить! — ответил я.
— Кому? — вскинулись пацаны.
— Пойдём, узнаете! — заинтриговал я.
Они, не мешкая, перебежали к нам. Через квартал попалась пара Женькиных корешей по хоккею. Тогда как-то не излагали в таких случаях историю вопроса. Шли, и всё. Достаточно было Женькиного восклицания:
Да один тут к Вальке пристает, ну, я ему!
Вальку знали все, выдающаяся личность. Словно снежный ком катился по улице Коммуны вниз под горку. Первоначальная версия обрела уже новый смысл: вновь примыкавшие считали, что избили Вальку, и дело чести всего ледохода защитить её от преступных посягательств грубияна.
Кто-то, впрочем, бросил тень неуверенности:
А это не здоровый такой пацан? Педрила такой, в костюме ходит? Это десятиклассник из сорок пятой, они за мостом живут, им до ледохода далеко, так они возле старого вокзала сшиваются. Он же с Валькой какой год любовь крутит!
Но кто это сказал, в сумерках было не разобрать, а к нам приближалась громадная фигура Муромца. Щепкин ускорил шаг, молча, по-тигриному подскочил к Муромцу и снизу врезал ему в подбородок.
Сегодня гигант не был пьян, как позавчера, но точно так же молча и покорно вырубился. Шатнулся, упал на колено и рухнул навзничь. Видать, подбородок был его слабым местом. Женюра стоял над тушей мамонта подбоченясь и, наверное, ликовал, что всех так поразил, правильно применив эффект неожиданности.
— А жалко парня, — сказал кто-то. — Он так ничего и не понял.
Ничего не поняли и мы. В следующий миг раздался чей-то вопль. Я не успел обернуться, как меня свалили на асфальт. Молотилка была отчаянной, но мгновенной. При бледном свете фонаря я различал лица незнакомых пацанов, ощущал их тренированные, не любительские удары. Боря, слабый на подбородок, владел сильной ватагой, умевшей постоять за своего титана.
Драка кончилась так же неожиданно, как нача лась. Мы поднимались с земли, трясли головами, и чей-то насмешливый голос спросил:
— За что страдаем, пацаны?
— За Вальку, — хохотнул кто-то в ответ.
— А вы с ней знакомы?
— Нет!
— Ну и где же она?
Гуляет с Кимкой Мазиным, ответил я, отплёвываясь кровью.
Народ недружно захохотал. Я отыскал в толпе Женюру. Ему досталось больше всех, и он молча покачивался. То ли от боли, то ли от смеха.
Может быть, история Валентины заняла слишком много места, но она ждёт продолжения, увы, печального и имеющего самое прямое отношение к повествованию.