Мужская школа

Лиханов Альберт Анатольевич

«1. Торжественная часть.

2. Концерт».

Ну а танцы подразумевались сами собой.

Впрочем, как это ни странно, мои возможности значительно сузились, да и не нужны они мне вовсе, эти бесполезные шатания из школы в школу. Мои пространства отныне ограничивались сорок шестой, своей собственной да Дворцом пионеров.

Во Дворец Вероника идти сначала отказывалась и согласилась, лишь когда я раздобыл штук шесть приглашений на каких-то второстепенных её подруг, не считая нас с Геркой.

Танцевали мы в большом фойе, на паркете, под многоярусной

хрустальной люстрой, и это было великолепно, совсем не то что на дощатом полу наших школьных залов.

Вот только Вероника почему-то ускользала, даже пригласила на белый вальс Герку, а не меня, и много танцевала с девчонками. Впрочем, конечно, и со мной, сказав несколько раз:

— Ну ты пригласи Лёлю, а то неудобно.

Почему неудобно, я не понимал, но охотно соглашался и пригласил Лёлю и других, второстепенных подруг, все они оживлённо обсуждали со мной всякую ерундовину, а я, лопух, ничего не понимал.

Начались зимние каникулы, я с помощью дружеского участия целого класса обзавёлся целым ворохом билетов на разные развлечения, но неожиданно Вероника не пришла к фонарю, который вдруг загорелся, освещая белый круг под собой, а вместо неё явилась Лёля и печально сказала:

— У неё ангина!

Вот так да! И что дальше? Когда? Как мы увидимся? Каким образом я узнаю о встрече под фонарем или хотя бы прямо в Герценке, ведь там же тепло, в конце концов.

Конечно, я не стал обсуждать эти частности с Лелей. Посмотрел на неё вдумчиво. Вздохнул. И попрощался.

Скрывая это даже от Герки, я стал приходить по вечерам К их бараку. Стоял поодаль, вглядываясь в освещенные окна квартиры, где жила Вероника, я вычислил их по Геркиным рассказам за жёлтыми занавесками мелькали тени, но одна тень однажды остановилась и несколько мгновений оставалась неподвижной: сердце моё забухало это была она.

Мне выпали мучительные дни. Герка уехал на каникулы в деревню к тётке попить молочка это зимой-то! и все мои ниточки к Веронике оборвались.

Я забрёл к Владьке, мы отправились вместе на свой вечер, топтались вдвоём, но это было всё не то, какая-то тоска.

И вот настали студенческие каникулы. Как известно, вскоре после школьного перекура начинается новая волна праздников каникулы студенческие, и куда как не в родную школу идут вчерашние её ученики, зачисленные в знаменитые институты других городов.

Студенты это уже не хухры-мухры, а взбитые сливки. С ними запросто обращаться не следует, так что вечера встречи выпускников школы планировались где-то у городского начальства, а не тасовались как попало, и все десять дней в какой-нибудь школе шёл свой вечер, поочередно, так, чтобы заезжий студент мог показать себя повсюду и со всеми повидаться. Мы же, школьники десятого, выпускного класса, были хозяевами вечера, его организаторами и душой, если он происходил в нашей собственной школе, и вовсе не обязательным элементом, ежели такой же устраивался по соседству. Так что билеты на такой вечер достать было невероятно трудно.

27

Но это

всё плыло как-то мимо моего сознания, я страдал от одиночества, не знал, как мне быть, и именно в эти дни вернулся к Кимке. Меня приняли, точно блудного сына, угощали чаем не просто с вареньем, а с тортом, Софья Васильевна щебетала на абсолютно абстрактные темы, и я чувствовал себя не на своем месте.

Меня расспрашивали про перемены в моей жизни, но я утверждал, что их нет, поглядывая на Кимку: ну не буду же я говорить о Веронике. Кимка не подавал виду, что что-то знает, и я скоро ушёл, опустошённый напрасной тратой сил на бессмысленные обмены словами.

С Геркой я теперь говорил обо всякой ерунде, только не о Веронике, в конце концов, у нас много своего, не предназначенного ни для Лёли, ни для Герки, всё, захлопнулась какая-то шторка, вход посторонним воспрещён!

Я терпел, молчал, и только уж когда совсем изнемог от тоскливых одиноких вечеров, попросил Герку:

— Ну ты бы хоть навестил её, какая у неё температура?

— У кого? — вытаращил он глаза.

Как у кого? — обалдел я, предчувствуя нехорошее. — У Вероники. Она ведь болеет!

— Не знаю, — сказал Рыбкин, я её вчера видел. У них сегодня студенческий вечер. Я думал, ты идёшь.

Иду? Вот это да! Я считал, если она поправится, первым, кто об этом узнает, буду я. А она не только здорова, но идёт на вечер. И мне ничего не известно.

Наверное, элементарная самоуверенность подвела Меня. Я считал, что она — моя, вот и всё. Но кто, спрашивается, дал мне такой повод? Вероника ходила со мной в кино, мы были в одной библиотеке, иногда танцевали, перешли наконец на «ты», но и ничего больше. В конце концов, у неё своя жизнь и обязанности, её десятый класс принимает выпускниц прошлых лет, наверное, приходится хлопотать и готовиться, а тут ещё болезнь, она просто не успела меня предупредить, вот и всё.

Я силой заставил себя успокоиться. Взять себя в руки. В конце концов, Герка вернулся из своей деревни, и он прекрасно знает, где я живу. Если Вероника захочет, она сообразит прислать мне приглашение или хотя бы записку.

В тот вечер я решил никуда не ходить, быть дома. Листал книги, пытался читать, ничего не шло в голову. Такие встречи начинались в семь, но к этому часу никто не явился. Я подождал час, полтора — обычно всякие торжественные части к этой поре выдыхаются, даже если с трибуны выступают сияющие победители. Я подождал ещё полчаса и, потеряв всякую над собой власть, стал лихорадочно одеваться.

Я ворвался к Герке в полной уверенности, что буду не один, но его марксистский дед пожал плечами:

— Он не сказывается, куда идет!

Передайте ему, сказал я, пусть мотает в сорок шестую. Я там!

— В сорок шестую, в сорок шестую, — забормотал дед, запоминая, а я уже исчез, растворился.

Школьная дверь была не заперта, при входе никакого контроля, наверное, кто-то уже ушёл с вечера и отворил мне путь.

Наверху гремела музыка, но гардеробщица подтвердила мои предположения: