Мужская тетрадь
Шрифт:
Это якобы отцы, так называемые отцы, человечески сомнительные и функционально несостоятельные. И тень зловещего дяди Клавдия тут ни при чем – отца не убивали и не подменяли. Его просто нет, пустое место.
Искомый положительный отец найден впервые на далеком Востоке, в китайских степях, где урга – территория любви. Вне исторического времени отцы, конечно, существуют, но существуют, таким образом, вне тематики распавшейся связи времен. Географически и этнографически существуют, а исторически и мифологически – нет.
Безотцовщина михалковского кинематографа до «Утомленных солнцем» реально соотносится и с нашей действительностью 70-80-х годов, и, конечно, с миром русской литературы XIX
При всем желании, где бы Михалков нашел у великих русских положительно прекрасный образ отца? Даже у светлого Пушкина Евгений Онегин и Татьяна Ларина – сироты. Да и все герои нашей великой литературы – горькие сироты и беспризорники. И намека на какую-то возможность отца нет в мире Лермонтова. О Достоевском и его «отцах» ближе к ночи лучше и не вспоминать. Самый хороший из них, наверное, Семен Мармеладов. «Соня! Дочь! Прости!» – хоть прощения попросил. Симеонов-Пищик, глуповатый бедняк из «Вишневого сада», кажется, чуть ли не единственный заботливый отец в мире чеховских пьес…
Но «из ничего и выйдет ничего». Без отцов какое же мыслимо отечество?
И Михалков решается исправить ход времени. И в жизни, и в творчестве он создает образ отца, отдавая ему собственный облик. Заполняя собой пустое место. Один раз он уже заполнил собой пустое место героя-любовника («Жестокий романс»). Не было в середине 80-х на просторах СССР ни единой бухгалтерии, где не висел бы его портрет. Отчего же не попробовать теперь переспорить горестную русскую безотцовщину?
Насчет того, удалось ли это Михалкову в жизни, ничего не скажу, не имею мнения, а вот образ отца, то есть Сергея Петровича Котова из «Утомленных солнцем», – явление в нашем искусстве уникальное. Заботливый родитель, любящий муж, герой войны (правда, не особо почетной – гражданской) ведет, однако, вполне буржуазный образ жизни, заменив, конечно, крикет футболом. Героическое прошлое неплохо питает комдива, внося в его нынешнее существование нотки показухи и шутовства. Сергей Петрович – советская «суперстар», с удовольствием подыгрывающая культу своей собственной личности. Он хозяин в чужом доме, привесивший к старым семейным фотографиям свои – где он вдвоем с И.В. Сталиным. Жестоко поплатится бравый комдив за это сладкое самообольщение, когда над его только что лоснящимся, а потом зверски избитым лицом поднимется грандиозный портрет того, кто сверг отца и стал Отцом народов, не терпящим маленьких комфортных иллюзий. И времена, связанные ложью, опять разорвутся, как им положено…
В новом проекте Михалкова «Сибирский цирюльник», где герой – юнкер Андрей Толстой, – опять безотцовщина, притом уже с откровенным гамлетовским оттенком (мама после смерти отца живет с гадким дядей). Но в будущем фильме появится зато отец русского народа – Александр III. Кто бы его мог сыграть, интересно? Желающим предлагается отгадать с трех раз…
3
В середине лета 1996 года культурно-информационное пространство России было пронизано двумя излучениями михалковского духа: «Независимая газета» публикует открытое письмо режиссера вновь избранному президенту, а на экраны страны, как выражались раньше, когда эти экраны еще были, выходит фильм Сергея Газарова «Ревизор», где Михалков играет Городничего. Оба события связаны одной темой: российская государственность.
Торжественно-серьезное и выспренне-патетическое письмо Михалкова заключает в себе следующее определение человеческой личности: «Личность в своем соборном симфоническом воплощении не есть голый индивид, а есть сложное иерархическое единство человека, семьи, общества и государства» [10] .
Поставив
10
Независимая газета. 1996. 20 июля. С. 3.
«Братское служение, единение веры, чести и жертвенности граждан и президента» – вот какой путь предложен отечеству Михалковым, ибо – «именно такова древняя традиция российской государственности».
Не будем говорить здесь о том, что если бы люди в массе своей были способны на братское служение, то не понадобилась бы и государственность… Не будем говорить и о том, что традиция российского государства предполагала бесконечную жертвенность только с одной стороны – со стороны «граждан».
И о том, что единение «веры, чести и жертвенности» в памяти народа было в истории считаное количество раз (ополчение 1612 года, Отечественная война 1812 года и – ?)…
Обо всем этом не говоря, скажем, что Городничий Никиты Михалкова – живое и убедительное воплощение подлинных и натуральных традиций российской государственности. Он глубоко укоренен в родную почву. Тверд в вере. Обожает свое семейство. Одно-единственное обстоятельство разнит его с образом идеальной российской государственности: он действительно служит самозабвенно и жертвенно – да только служит исключительно своему собственному процветанию.
Думаю, Михалков, навидавшийся в жизни предостаточно первых секретарей обкомов, а затем провинциальных губернаторов, отлично знает, как оно есть на самом деле.
А президенту он написал – как Должно Быть!
Впрочем, Михалков писал не президенту. Нынешнего президента он, как мне кажется, всегда недолюбливал. Когда во время пятидесятилетнего юбилея ему был вручен от имени Ельцина орден «За заслуги перед Отечеством» III степени, острая искра неудовольствия перелетела из глаза в глаз оскаровского лауреата. Что это, мол, за третья степень такая?! «Лучше бы денег дали на фильм», – тихо пробурчал он на всю страну…
«Вот задача, достойная и прежнего монарха, и нынешнего президента», – подытоживает Михалков свою эпистолу, обращенную к прежнему-нынешнему президенту-монарху, обретающемуся исключительно в воображении Михалкова.
Нет, положительно невероятно, что этот немыслимый человек ухитрился произвести на сограждан впечатление здравой рассудительности и трезвой разумности. Вы вдумайтесь, что он предлагает адресату. Он предлагает ему стать Режиссером всея Руси. Нарисовать в уме идеальный образ ее и с помощью братского служения, веры, чести и жертвенности воплотить этот идеал в жизнь.
От души советует, как режиссер режиссеру. А что тут невероятного? Вот он, Михалков, так и поступает. И воображаемое становится действительным… но, конечно, не совсем чтобы действительным, но все-таки на какие-то моменты в отдельно взятом пространстве существующим.
Получается же, правда?
Читатель, полагаю, уже смекнул, куда клонит автор. В России сегодня проживает идеальный монарх, с помощью братского служения, веры и жертвенности управляющий страной собственного Воображения.