Музыка для Повелителя
Шрифт:
Он уже знал, что происходит — и Повелитель знал… Но не верил: подошёл к Далебору, протянул руку.
Ни маг, ни мальчик в инвалидном кресле на него не смотрели.
Повелитель подался вперёд. Рука прошла сквозь Далебора, будто конечность призрака.
— Нас здесь нет, — сказал Глеб.
Далебор уже передавал ингениум его двойнику, оравшему от боли. Пройдя сквозь них, Повелитель замер в отчаянии.
Глеб смотрел на себя, выпавшего из кресла: он потерял сознание, получив ингениум. Упал и Далебор… Всё шло своим
— Нельзя изменить прошлое, — Глеб взглянул на Повелителя. — Для живущих в нём нас не существует.
— Я могу всё… — тот мотал головой. — Я выше законов магии!
Глеб сел на мокрую землю:
— Но не законов мироздания.
Он так устал, что даже не боялся — хоть и должен был: если не Повелителя, то опасности застрять в прошлом. Но чувства притупились, а Повелитель вызывал лишь жалость: легко поверить в свою всесильность, когда взглядом разишь врагов. Только всесильных не бывает.
Шкатулка переносит назад — в то, что было. Но кто сказал, что она позволит хоть что-то менять? С самого начала затея Повелителя была обречена на провал.
Глеб с горькой иронией подумал, что мог бы и не входить за ним в сферу.
Повелитель в ярости бросил шкатулку на обочину и вдруг дёрнулся, словно марионетка на нитях. Его лицо пошло судорогой, пальцы на руках затряслись. На месте юноши возник Хромов; в лужу упала пуговица — рубашка была впору мальчишке, но не сбазовцу. Потом облик юноши вернулся. Взгляд его был безумен: он не принимал поражения… Не мог поверить, что есть сила, стоящая над ним.
Сделав шаг, Повелитель упал. Дождь бил в его лицо, в глазах отразилась молния. На лбу проступила руна — та, что тысячи лет назад соединила юношу с Тхраагшем. Она дымилась, и Повелитель вскрикнул: он больше не был неуязвимым. Его карала сама магия — за нарушение законов, которые нарушать нельзя.
Руна исчезла, из тела юноши вырвалось нечто, похожее на уплотнённую тень — и скрылось за ливнем. Глеб понял, что это был Тхраагш. Человек и дух перестали быть едины.
Повелитель перестал быть Повелителем.
Глеб подошёл к нему и услышал:
— Похоже, всё кончено…
Всё и впрямь было кончено. «Другой» Глеб с Далебором замерли на дороге, где их скоро найдут, а перед Глебом, стоявшим на ногах, лежал мальчишка — пусть и древний, как пирамида Хеопса; мальчишка, мечтавший изменить мир.
Губы его зашевелились:
— Считаешь меня монстром? Или просто глупцом?
Глеб не ответил, но из этих вариантов он избрал бы второй.
Брошенная в грязь шкатулка вдруг заиграла. Вместо «Возвращения» лилась жуткая какофония, но через пару секунд стало ясно: та же мелодия звучит наоборот — с последней ноты до первой.
Беспощадность из глаз юноши исчезла: наверное, она была присуща Тхраагшу. И на Глеба он смотрел совсем не тем взглядом, каким глядел раньше.
Сглотнув, он тихо произнёс:
— Возьми шкатулку и возвращайся — тебя
Опешивший Глеб не шелохнулся. Юноша встал:
— Иди — она не будет играть вечно.
От царственности Повелителя в нём ничего не осталось. Мокрые волосы налипли на лоб, босые ступни утопали в грязи. Глеб вспомнил «Грей Тауэр», и полуразрушенный Близбор, и подростка, постаревшего из-за Кали… Но вдруг осознал: не стоящий перед ним мальчишка творил всё это, а существо, в которое его превратили.
И дрогнувшим голосом спросил:
— А ты разве не идёшь?
— Без Тхраагша мне не выжить, — в глазах юноши была усталость. — Я умру в течение часа… Наконец-то умру.
Прогремел гром. Глеб не знал, что сказать, но бывший Повелитель говорил за него:
— Когда вернёшься, брось шкатулку в огонь, а всё, что не сгорит, разломай. Не хочу, чтобы мою ошибку повторили.
— Её уничтожат, — пообещал Глеб и направился к обочине. Но потом обернулся: — Как тебя зовут?
— Тхрэо… — лицо юноши высветила молния. — Меня зовут Тхрэо.
Глеб приказал себе идти дальше. Шкатулка лежала у деревьев, чёрный остов блестел среди камней. Хорошо, что она не разбилась, — но Глеб знал, что сотворит с ней, когда…
Мысль оборвалась уколом в спину.
Ноги отказали так неожиданно, что Глеб упал носом в лужу. Отплёвываясь, он перевернулся. Как же так?! Он недавно смотрел на часы — от часа ходьбы оставалось двадцать минут!
Глеб взглянул на них снова — и обмер: часы стояли.
Наверное, они сломались, когда Коичи летел сквозь дом. «А ведь скрытник говорил мне!.. — в отчаянии Глеб пополз к камням. — Он же сказал: не забывай про время!.. Какой же я дурак!»
Музыка стихала, локти Глеба месили грязь; ему не успеть — он застрянет в прошлом… Станет призраком и будет бродить по улицам, пока не свихнётся.
Босые ноги прохлюпали мимо. Потом прохлюпали назад — и склонившийся над ним Тхрэо вложил шкатулку в его руки:
— Говорил же: она не будет играть вечно.
Силуэт Тхрэо растаял, как и всё вокруг. Вместо грязи под Глебом вновь был пол лазарета. К нему ринулся Баюн, голос Дзиро донёсся из-за рухнувших глыб… Сжимая шкатулку, Глеб запоздало прошептал «спасибо».
Пророчество скрытника сбылось — ему помог враг… Хотя в другой жизни они могли бы стать друзьями.
Миг, когда в лазарет ворвались законодержцы, из памяти Глеба ускользнул, — но он помнил, как его куда-то несли, и как перед этим он бросил шкатулку в зазор между обломками потолка — потому что иначе её бы забрали, и как Баюн по-японски крикнул «спрячь!», а находившийся по ту сторону Дзиро прокричал «я всё понял», и как морда Баюна ткнулась в щёку — впервые на памяти Глеба… Дух будет это отрицать, но Глеб точно знал, что ткнулась — и из тех воспоминаний это было самым ценным.