Музыка для Повелителя
Шрифт:
— Обратный метаморфоз — тёмная магия стала белой… Надо отдать их на анализ, но я уверена, что каждый камень может кого-то спасти.
— Спасти?.. — повторил Глеб.
— От любой смертельной болезни… считай, вытащить с того света, — Дея поспешно свернула пакет. — Отдадим их Вадиму, пусть проверит камни в лаборатории, но только тайком: иначе СБАЗ их конфискует. Ну так как насчёт кафе?
Глеб спрятал пакет обратно за пазуху и поехал за Деей. Обогнавший их Баюн кружил над сквером, а три голубя — наверняка чьи-то фамильяры — резво за ним гонялись. «Интересно, сколько
За клёнами маячила веранда со столиками, кофейный аромат мешался с запахом листьев. У пандуса Дея остановилась:
— Насчёт алмазов: если я права, то кого бы…
— Заур, — сразу сказал Глеб; суть вопроса он уже уловил. — Без эликсиров Повелителя сын Кали умрёт. Он ведь ни в чём не виноват…
— Согласна, — Дея кивнула. — Один алмаз для Заура, а два я отнесу в больницу — хотя не представляю, как выберу, кого исцелить.
Глеб въехал на веранду. Три камня — три спасённые жизни. А смертельно больных тысячи.
Звенели чашки, звучали разговоры. Кто-то щёлкнул зерфоном: запечатлел парочку, просившую их «сфоткать».
Глеб вспомнил день, когда услышал о Кали — и фото, на которое больно было смотреть. Обернулся к Дее и сказал:
— Я облегчу твой выбор.
Эпилог. Сон Кости Дюпина
За свои двенадцать лет Костя Дюпин пришёл к выводу, что в жизни не бывает двух вещей: говорящих котов и говорящих птиц (кроме разве что попугаев). Конечно, не бывает много чего ещё — к примеру, летающих тарелок… Но в ту ночь он про них как-то не думал.
Лёжа на больничной койке, Костя глядел в окно. Трубка, недавно торчавшая из его рта, лежала на одеяле. Аппарат искусственного дыхания (назывался тот иначе, но «правильного» названия Костя не знал) был отключён, и дышал он сам… Бодро, легко и с удовольствием.
В небе висел лунный серп — бледный и словно обессилевший. Простуженная луна, подумал Костя. Проникся к ней жалостью и сказал:
— Прости, я не могу тебя впустить.
— Ничего, — отозвались женским голосом, — мы сами вошли.
Костя не испугался: он же спит. А во сне бывает всякое.
Больничные запахи заставили его поморщиться; Костя их ненавидел, потому что они о чём-то напоминали (неприятные процедуры?.. обследования?..), но о чём именно, он не помнил: две последние недели стёрлись из памяти. Он даже не имел понятия, как попал сюда… Что-то вроде вспоминалось (женщина? третий глаз? шкатулка?), но казалось таким страшным, что Костя эти образы прогонял: пусть лучше будет луна… Бледная, щербатая и простуженная.
Рядом вдруг продекламировали:
Вправлю косточку туда, Вправлю косточку сюда…И вновь женский голос:
— Баюн, ещё один стих, и я сама тебе что-нибудь вправлю!
— А вы где? — спросил Костя.
— Справа от тебя, —
— Слышу, — подтвердил Костя. — И, кажется, вижу.
Он и правда увидел: над ним стоит девушка и держит блестящий белый камень, а у двери сидит кот. Потом кот стал вороном, и Костя на всякий случай спросил:
— Я ведь сплю?
— Конечно, спишь, — сказала девушка. — Кстати, я Дея.
— А я Баюн, — бросил ворон-кот. — Ты только что вышел из комы, а до этого попал во временную петлю и состарился. Короче, не бойся.
Костя вдруг засомневался, что это сон. Глянул на камень в руке Деи, и тот замерцал, словно внутри была лампочка.
— Он исцеляет тебя, — сообщила гостья. — Утром будешь как новенький.
Камень погас, силуэт визитёрши почти слился с мраком. Дея с Баюном говорили; Костя услышал «менять память», «родственникам и врачам тоже», «убрать инфу из Сети», «управиться за ночь» и «дофига работы».
— Обычно так не делают, — обратилась к нему Дея, — но я дам тебе выбор: утром ты вспомнишь, что попал сюда из-за аварии, из-за драки или упав с лестницы. Выбирай.
— Только не лестницу, — подсказал Баюн. — В этом нет ничего героического — лучше выбери драку. И не тяни: она устала воздействовать на твой мозг, а если прекратит, ты нас испугаешься.
Костя вдруг осознал, что и впрямь должен бояться, — но страшно всё равно не было.
— Пусть будет драка, — решил он. — А можно я буду героем? Побью хулиганов, или вора поймаю…
Дея с Баюном переглянулись, а Костя вновь посмотрел на луну:
— Мать с работы не вылазит, отцу всё до лампочки… Только орёт, когда из рейса вернётся… лучше б не возвращался. Если стану героем, меня хоть кто-то заметит…
Дея убрала камень в карман:
— Во-первых, не «не вылазит», а «не вылезает». Во-вторых, с твоими предками я потолкую — всё равно им память менять надо. А в-третьих… — она помедлила, подбирая слова. — Есть один мальчик, он может ходить всего час в день — и за час спас три жизни, включая мою. Другой час он потратил, защищая город, в котором живёт. Исцеливший тебя камень получен благодаря ему, — Дея поглядела в окно. — Когда ты проснёшься, там будут люди: они ходят, но редко задумываются о том, ради чего. Попробуй не быть одним из них — и тогда тебя заметят.
Лунный серп скрылся за облаком. Костя проводил его взглядом:
— Вам легко говорить: вы, наверное, волшебники — как те, про кого в книжках пишут… А у меня никакого дара нет.
— Кое-что есть, — сказала Дея и, поискав что-то глазами, взяла ручку с прикроватной тумбочки. — Я прямо на твоей руке напишу несколько слов, чтобы ты не забыл их… А сейчас засыпай.
Утром Костя проснулся в окружении врачей: оказалось, его избили хулиганы, и он полмесяца был в коме. Жутких образов (трёхглазой женщины и шкатулки) в памяти не было — о них Костя больше и не вспомнит. Но зато вспоминались обрывки странного сна: девушка с камнем, ворон-кот… И слова о мальчике, который ходит час в день.