Музыка джунглей
Шрифт:
– Я слышал, что знаменитые музыканты часто подписывали свои инструменты,
– Верно, верно! – оживился продавец. – Но если вы обратили внимание, кожа здесь, – он хлопнул ладонью по корпусу, – натянута совсем новая. Вероятно, старая прохудилась со временем, и её пришлось заменить.
Спустя десять минут Иннот сидел на скамейке в небольшом скверике и настраивал банджо.
– Психотерапевты! – бормотал он, подкручивая колки. – Что они понимают в жизни! Вот откуда я, например, знаю, как обращаться с этой штуковиной? Мелкая шалость подсознания, значит? Ну-ну!
Взяв на пробу несколько аккордов, каюкер вдруг запел на редкость противным голосом:
– Уж расцвели хрензнанте-емы в саду-у…
Проходившие мимо девушки
– Хрен-знан-темы, – задумчиво повторил он. – И хрен знан, зачем они там расцвели.
– Трудно в это поверить, но газеты в сезон дождей глупеют просто катастрофически. – Громила осторожно потрогал затылок и сморщился.
Шишка была на месте и изрядно побаливала. Афинофоно сочувственно вздохнул и налил себе ещё пива.
– Откуда такие выводы? По-моему, уровень глупости прессы не подвержен сезонным колебаниям, хотя, безусловно, весьма высок.
– Просто мы с тобой читаем разные газеты, старина!
– Да, у тебя страсть к желтоватым изданиям, я заметил.
– Ты имеешь в виду «Пандемониум»? Ну, его-то я покупаю только ради частных объявлений. Но послушай, что пишет, например, «Вечерний Вавилон»: «Мэр Кукумбер намерен дать благотворительный бал…» Нет, это не то. А, вот: «Бройлер из бойлерной». Одно названьице чего стоит, а? «По словам многочисленных очевидцев, прошлой ночью свершилось неслыханное по наглости и вандализму происшествие. На многочисленных гостей, собравшихся в загородный особняк Омайготтов на празднование шестнадцати л етия младшей дочери Огюста Омайготта, юной Колумбиады, было совершено варварское покушение. Как рассказывают пострадавшие, напавшее на них страшилище имело облик гигантской жареной курицы более трёх метров в высоту. Чудовище вырвалось откуда-то из подсобных строений и набросилось на сидевших в саду, опрокидывая столики и зверски избивая оказавшихся поблизости своими конечностями. Среди начавшейся паники…» ну и так далее. Нет, ты только себе представь! Трехметровая жареная курица! Это просто ни в какие ворота не лезет! Там ещё на пол-листа подобной бодяги. И в конце – комментарии «видных бормотологов». Куда катится этот мир, хотел бы я знать!
– Ты будешь смеяться, но из-за этого случая весь университет стоит сейчас на ушах, – улыбнулся Афинофоно. – Там действительно произошло что-то крайне необычное, Гро. Омайготт обещал заплатить хорошие деньги любому, кто сможет разобраться в ситуации. Он просто вне себя.
– Угу. Бьюсь об заклад, виноватыми в конце концов окажутся обезьянцы.
– Да ладно тебе…
– Ты уж поверь. Избили кого-то? – конечно, обезьянцы; обнесли квартиру – ну кто же ещё может залезть в форточку? Даже если у тебя во дворе мусорные бачки не вывозят неделями, и тут без них не обошлось.
– То, что там случилось, очень похоже на некое зловредное чародейство.
– Гм… Я, конечно, не специалист, но, на мой непросвещённый взгляд, зловредное чародейство – это всякие там таинственные огни, ожившие мертвецы и всё такое прочее. А жареный бройлер… Ты-то сам что по этому поводу думаешь?
– Ну… – Афинофоно поставил опустевшую кружку на столик и знаком потребовал у кельнера другую, – есть у меня на этот счет одна любопытная теория. Ты в курсе, что за последние полгода население Бэбилона увеличилось почти на десять тысяч, причём в основном за счет обездоленных наводнениями?
– Нет, – удивился Громила. – Правда, куки и вправду последнее время на улицах кишмя кишат. А при чем здесь это?
– При том, всё при том. Знаешь, что такое «коллективное бессознательное»? Я имею в виду не психологический термин, а бормотологический.
– Слышал краем уха. Общее ментальное поле, резонанс воль и прочая чушь.
– Не такая уж и чушь, если вдуматься. Вот представь себе: по улицам бродят тысячи голодных дикарей, привыкших к совершенно иному
– Об уличной преступности? – усмехнулся Громила.
– Да брось! Уличная преступность – это изобретение города, а не леса. Нет, эти бедолаги – всего лишь робкие тени в наших каменных джунглях. Но они видят, как живем мы, видят всё это изобилие. И какие, по-твоему, чувства они могут испытывать?
– Самые разнообразные, – пожал плечами Громила. – Жажду обладания, гнев, страх, восхищение…
– А теперь представь, что все эти эмоции, обострённые к тому же голодом и помноженные на немалые паранормальные способности, концентрируются на сравнительно небольшом пятачке суши! Кстати, среди этих лесных парней колдуны встречаются довольно сильные, можешь мне поверить. Собственно говоря, джунгли способствуют этому. Например, почувствовать направленный в спину взгляд сможет далеко не каждый горожанин, но в Лесу без такого умения не выжить.
– Но почему именно жареная курица, вразуми меня предки! Да ещё и гигантская!
– Да всё очень просто: потому что куки хотят есть. И ещё они хотят социальной справедливости. Вот их мечты и воплощаются в подобных простых и ярких символах.
– Хорошо, что я не особо жажду социальной справедливости! – Громила вновь поморщился и осторожно тронул затылок.
– Так-таки не жаждешь? – лукаво спросил Афинофоно.
– Не-а. Я её ТВОРЮ! – каюкер скорчил зверскую рожу.
Волшебник рассмеялся.
– Попадись мне только эти антиприматы! – проворчал Громила. – Слушай, а ты делился своими догадками с коллегами?
– Зачем? – пожал плечами Афинофоно. – Во-первых, они тут же раскритиковали бы меня в пух и прах, стали бы требовать, чтобы я доказал хоть одно из своих утверждений, потом в очередной раз сцепились бы между собой, ну и так далее; а мне работать надо. К тому же я не вижу никакой практической ценности в этой теории. Так, разминка для ума.
– Странный вы народ, бормотологи, – покачал головой Громила. – Вот мне по крайней мере один практический вывод очевиден.
– Какой же?
– Не стоит браться за каюкинг этого монстра. Трудно устроить каюк гигантской жареной курице с садистскими наклонностями, особенно если её на самом деле как бы и нет.
Плоты медленно рассекали речную гладь. По мере того как они продвигались вперёд, пейзаж менялся. Русло становилось всё уже, зелёные стены джунглей подступали к самым бортам, а иногда и вовсе смыкались над головой. Воздух был до такой степени напоён горячей, удушливой влагой, что дышать временами становилось просто невыносимо. Даже стиб прекратили на время свои шуточки и старались как можно реже выбираться из-под навеса. Гребцы менялись чаще, чем обычно. Разноцветные насекомые садились на влажные брёвна, шевелили усиками-антеннами; чёрные водяные змеи извивались в зеленовато-бурых мутных струях – не проходило и часа, чтобы кто-то из смоукеров не отгонял ползучих тварей от борта. Ароматы экзотических орхидей смешивались с вонью гниения. Птичий гомон порой становился просто оглушительным. К полудню, когда жар солнца достигал своего пика, а испарения становились настолько густыми, что за несколько десятков метров ничего нельзя было разобрать в плотном мареве, плоты останавливались. На ногах оставалось только несколько часовых – наиболее крепких и хорошо отдохнувших. Ко всему прочему добавились неисчислимые стаи москитов – мелководье протоки и её болотистые берега оказались просто рассадником их личинок. Смоукеров спасал лишь табак; курили все, несмотря на необходимость экономить. Стибкам приходилось ещё хуже.