Музыка и ты. Выпуск 9
Шрифт:
— Чем гордитесь, батенька? — кто-то, усмехнувшись, желчно проскрипел из угла. — Видно, музыка никуда не годится, вот и не охраняют Вас, и нужда в Вас не возникает. А эта, Ленинградка, в шкафу, осо-бая! Таких уникальных рукописей и на свете почти нет.
— Это почему же она такая особая? — зашумели со всех сторон. — Ведь и издания приносят сверять с нею, значит, часто переиздают эту самую Симфонию. А рукопись,
— Э... нет, — возразил все тот же голос, — издавали и переиздавали, все верно. Потому что музыка — замечательная и часто исполняется. Да только и сама рукопись — уникальная. Судьба у нее — совершенно удивительная. Ее еще называют «Военной», потому что во время Великой Отечественной войны в 1942 году Ее возили на военном корабле по разным странам и исполняли прямо на фронте, на передовой под бомбами!
Во время подобных разговоров, а они случались иногда, Ленинградка — так окрестили эту рукопись в отделе — обычно молчала. Но теперь, услышав последние слова про корабль и исполнения на фронте, Она не выдержала и с досадой зашелестела страницами:
— Было совсем не так, Вы все перепутали! В Америку возили не Меня, а мою фотокопию — микрофильм. — И снова гордо замолчала. Но тут уж Ей не дали покоя соседи, требуя объяснений.
— Дело в том, — начала Ленинградка, — что бомбежки действительно были и очень страшные. Я их хорошо помню. Все началось в Ленинграде в 1941 году, вскоре после того, как разразилась война. Когда в воскресный день 22 июня фашисты напали на Советский Союз, это было совершенно неожиданно. Дмитрий Дмитриевич в этот день пошел на экзамен в консерваторию, еще с утра предвкушая любимое развлечение: после консерватории он собирался на футбольный матч. Страшная новость о войне потрясла его, как и других ленинградцев, москвичей и вообще всех людей от Бреста до Владивостока.
Конечно, в первые дни войны было не до сочинения музыки. Дмитрий Дмитриевич ходил по разным учреждениям и добивался отправки на фронт. Когда из этого ничего не вышло, он записался в народное ополчение и был направлен в пожарную команду для дежурств на крыше во время налетов. А в свободное от таких обязанностей время он занимался организацией концертов. Концертные бригады музыкантов выступали в действующих частях Красной Армии. Как и другие композиторы, он сочинял для фронтовых концертов песни, делал разные переложения — ведь рояль в землянку не потащишь...
— Ну да, ну да, — зашуршали маленькие папочки на верхней полке. — Конечно на войне песня поддержит лучше всего. Кто уж тут симфониями заниматься будет? До симфоний ли, когда кругом рвутся бомбы и снаряды?
— О, Вы абсолютно не правы, — возразила Ленинградка. — Дмитрий Дмитриевич в первые недели после начала войны действительно сочинял только песни. Но потом, когда бесповоротно отказали послать на фронт, а фашисты уже бомбили его любимый Ленинград, он ощутил, что должен делать что-то более серьезное. И он решил музыкой сказать людям самое важное и главное. Так он и начал сочинять под бомбами свою Седьмую симфонию.
Вначале большие листы партитурной бумаги просто лежали на краю стола, а мой Композитор делал наброски. Работа продвигалась очень быстро. Дмитрий Дмитриевич почти ничего не исправлял. Как будто его подстегивало все, что происходило вокруг. Музыка постоянно звучала у него в ушах и была как бы готова, он просто словно записывал то, что слышал внутри себя. Это было
— И так под бомбами Композитор написал всю Симфонию? — спросил кто-то тихо.
— О нет, в Ленинграде Дмитрий Дмитриевич успел закончить три части. Сочиняя необыкновенно быстро, он уже к концу сентября выписал полную партитуру этих частей. А ведь все знают, какая это огромная работа — писать партитуру. Кольцо врага вокруг Ленинграда сжималось все больше, и Шостаковича просто обязали уехать из осажденного города. Жизнь талантливого композитора — особое богатство народа, ее нельзя было дальше подвергать опасности.
Сначала Шостаковича с семьей самолетом вывезли в Москву, а уже оттуда поездом они отправились в Куйбышев. Переезд был утомительным и долгим. Поезд часами стоял на каждом полустанке, пропуская воинские эшелоны. Всю дорогу Композитор был в ужасном подавленном состоянии: небольшой сверток с вещами, где лежала и Симфония, затерялся среди чужих тюков. Дмитрий Дмитриевич не находил себе места: вдруг партитура вообще пропала? Наконец, сверток нашелся, и Шостакович немного приободрился.
— Ну, а в Куйбышеве у Вас уже началась спокойная жизнь, ведь там фашистские самолеты не бомбили?
— Спокойная? Нет, трудная, очень трудная, — продолжала Ленинградка. — Разве во время войны у кого-нибудь может быть спокойная жизнь? — недоумевала Она. — В первое время Шостаковичей поселили в бывшей школе у рынка. Небольшая комната была разделена на две части ситцевой занавеской, в ней так и жили сразу две семьи. Во время эвакуации подобное положение не было редкостью. Дмитрий Дмитриевич не хотел стеснять других людей, поэтому музыкой не занимался и очень переживал, что сочинение Симфонии остановилось.
Позже Шостаковичам выделили маленькую двухкомнатную квартиру, и Композитор опять, наконец, встретился со своей Симфонией. Он напряженно работал над последней частью, хотя обстановка дома была не очень подходящая. В их квартире всегда жило еще человек пять-шесть, родственников и друзей, маленькие дети отвлекали отца, прямо у него под боком устраивали шумные игры. Но он никогда на них не сердился. Только изредка взывал к жене: «Нина, уйми детей...». И продолжал, продолжал неотрывно писать свою Симфонию. И вот, наконец, 27 декабря 1941 года в конце последней четвертой части поставлена точка. После этого на первом титульном листе Композитор написал: «ПОСВЯЩАЕТСЯ ГОРОДУ ЛЕНИНГРАДУ».