Музыка и ты. Выпуск 9
Шрифт:
Больше Она ничего не замечала и хотела только, чтобы ее поскорее вернули на старое место — в плотную папку, в запертый шкаф, в полутемную комнату отдела рукописей. Потом так и случилось. И потянулись тоскливые серые дни. Кто-то заходил, уходил, однажды даже достали из шкафа, сверяли какие-то страницы, но Ее это уже не интересовало. Время сумеречно, уныло стояло на одном месте. Так продолжалось долго, пока, наконец, самый древний фолиант — он всегда молча пребывал в плотно закрытом шкафу — не промолвил сурово:
— Вы не имеете права раскисать. Ведь в музыке продолжается жизнь Великого композитора. А Его рукопись — это реликвия, свидетель героического подвига. Ваш долг — сохранять всегда мужество и память.
Светало, в музее
Это было не такое уж плохое место — тихое, немного пыльное. У рукописей — своя жизнь. Она продолжается и протягивает нити, связывающие людей с их прошлым. Много нитей, быть, может тысячи и сотни тысяч, из которых сплетается постепенно память истории и создается культура народов.
МУЗЫКА В ИЗОБРАЗИТЕЛЬНОМ ИСКУССТВЕ
«СВЯТАЯ ЦЕЦИЛИЯ».
СИСТО РОЗА. НАЗЫВАЕМЫЙ БАДАЛОККЬО (1581—1647)
Неаполь. Национальный музей
На картине изображены орган, басовая виола, блокфлейта, бубен и черный цинк (рожок).
РАССКАЗЫ О ВЕЛИКИХ ИСПОЛНИТЕЛЯХ
М. ДРОЗДОВА
МАРИЯ ВЕНИАМИНОВНА ЮДИНА
«Слушание музыки не есть удовольствие. Оно является ответом на грандиозный труд композитора и чрезвычайно ответственный труд художника — исполнителя.
Слушание музыки есть познавательный процесс высокого уровня, труд синтетический, включающий и эмоциональную сферу...»
Если мы вдумаемся хорошенько в эти слова, то увидим, что в них — кратко и точно — сказано, как следует слушать музыку, что искать в ней, как обогащает музыка того, кто подходит к ней не как к развлечению или способу времяпрепровождения, а серьезно и трепетно.
Думаю, что высказывание это значительно шире: его можно отнести ко всем видам искусства, к литературе и поэзии.
Есть здесь еще одна очень важная мысль: музыкальное произведение начинает жить только тогда, когда замысел композитора, воплощенный исполнителем, находит взволнованный отклик у слушателя, то есть именно тогда, когда замыкается классический треугольник: композитор — исполнитель — слушатель.
Слова, о которых идет речь, принадлежат замечательному музыканту, выдающейся пианистке XX века Марии Вениаминовне Юдиной. О ней, о ее жизни и творчестве я и хочу рассказать.
Мне пришлось употребить слово «пианистка», хотя сама Мария Вениаминовна ужасно не любила, когда ее так называли. Ей слышались в этом слове обертоны унизительные, узко ремесленные. Она говорила: «Мы — я и близкие мне люди — музыканты, а на чем именно мы играем — неважно...».
Говорить о музыканте-исполнителе и о его интерпретациях не слыша их — занятие неблагодарное. Слова о музыке могут быть по-настоящему поняты, приняты или не приняты только теми, кто хорошо знает эту музыку. Если бы книжная страница вдруг зазвучала и вы услышали в исполнении Юдиной «Хроматическую фантазию и фугу» Баха, одну из сонат Бетховена — «Лунную», «Аппассионату» или Сонату № 17 с речитативами, услышали бы до-минорную Фантазию Моцарта, сочинения Стравинского, Хиндемита, Прокофьева, Шостаковича, вы тотчас же поняли бы, что Юдина имела право называть себя Музыкантом. Даже самые неискушенные из вас ощутили бы, как властно приковывает к себе удивительное искусство Юдиной, масштабное и мудрое, полное драматизма, проникнутое исповедальными,
Для всякого настоящего художника его искусство — это способ высказывания, возможность говорить с людьми о самом главном, о самом сокровенном. Вот и Мария Вениаминовна словно обращается к каждому из нас, воплощая в звуках свои раздумья и переживания, открывая в музыке вечные темы добра, любви и красоты. Очень хорошо сказала об этом ученица Юдиной, замечательный музыкант и педагог Анна Даниловна Артоболевская: «Мария Вениаминовна смотрела на музыку как на силу, которая сближает и связует людей, воспитывает в душах влечение к прекрасному.
Некоторые произведения в ее исполнении не только восхищают и предстают исполнительскими шедеврами, но являются как бы окнами в глубины ее личности — буквально учат жить».
Как же удавалось ей такое? Ответить на этот вопрос нелегко, быть может, даже невозможно: тайны искусства, тайны гения не могут быть разгаданы до конца. Одно можно сказать с уверенностью: Мария Вениаминовна никогда не стала бы великим музыкантом, проповедником, учителем, если бы все сводилось только к музыкальной, профессиональной одаренности. В том-то и дело, что она была еще и удивительным, незаурядным человеком, Человеком с большой буквы. Человек и Музыкант переплетались в ее личности в плодотворном взаимодействии, объединенные общим, несокрушимым нравственным стержнем. Главным жизненным правилом, которому следовала Юдина, было: «Чужая рубашка ближе к телу». И здесь нет ничего удивительного — ведь с детства она была окружена атмосферой, напоенной любовью, добротой, жертвенностью, полной серьезного и вдохновенного труда. Родилась Мария Вениаминовна 9 сентября 1899 года в Невеле.
Отец, Вениамин Гаврилович Юдин, был земским врачом, человеком редкой, неукротимой энергии. Он не только лечил городских жителей и окрестных крестьян, но и неустанно хлопотал о расширении больницы, открытии амбулатории, постройке артезианских колодцев, выступал с лекциями, участвовал в открытии школ. Именно от отца унаследовала Мария Вениаминовна — по свидетельству сестры, В. В. Юдиной — такие черты, как «твердость, решительность, мужество, необычайную трудоспособность, оптимизм... и вспыльчивость».
Первые уроки практического, активного человеколюбия получила Мария Вениаминовна от матери, Раисы Яковлевны, женщины удивительной доброты и широты сердца. Чуткая и отзывчивая, она приучала и детей «ко всяческой доброте». С 13—14 лет увлекавшаяся «хождением в народ» — как тогда говорили — Мария Вениаминовна и впоследствии, в течение всей жизни не знала ничего более желанного, чем прийти на помощь страждущему.
Она говорила, что лицезрение чужих страданий ранит ее гораздо больнее, чем собственные горести и невзгоды, и всегда, стремясь помочь, взваливала на себя добровольно подчас совершенно непосильную ношу. В мрачные 30-е и 40-е годы Юдина бесконечно хлопотала за своих друзей, находившихся в лагерях и ссылках; во все времена устраивала многих в лучшие больницы; помню, как в начале 60-х годов она опекала одинокую девушку, страдающую неизлечимой болезнью сердца, полюбила ее как родную дочь. Постоянно рассылала Мария Вениаминовна в разные концы деньги, снабжала кого-то продуктами, кому-то доставала редкие книги и ноты, выписывая их из-за границы или получая по своему индивидуальному абонементу в Ленинской библиотеке... Однажды, когда Мария Вениаминовна сама лежала в больнице после тяжелой операции, она денно и нощно переводила с французского и немецкого медицинские статьи, необходимые для диссертации, над которой работал оперировавший ее хирург... Все близкие Марии Вениаминовне люди, в том числе и молодежь, ее ученики, были вовлечены в это нескончаемое «делание добра» (так говорил знаменитый доктор Гааз: «Спешите делать добро!»), и именно эти ее уроки, уроки милосердия и сострадания, остались едва ли не самыми памятными...