Музыка моего сердца
Шрифт:
— Через час газетчики начнут продавать рецензии на сумасшедшую музыку Бизе. О нет, Эрнест, меня не пропустят вперёд! Они не дадут мне разогнуть спину.
Буксирный пароход протяжно загудел и выпустил длинную струю пара. По мосту загремел дилижанс.
На бульваре Сен-Жермен Гиро купил утреннюю газету.
— Так и есть… «Куда идёт Комическая опера? По поводу скандальной премьеры «Кармен»…»
Бизе швырнул газету на мостовую.
Пресса свирепствовала. ««Кармен» мало подходит
Бизе перестал читать газеты. «Я никогда не сложу оружия, Эрнест», — заявил он Гиро. Он уехал за город на лето. Сезон ещё не кончился. «Кармен» продолжала идти в Комической опере.
2 июня 1875 года Галли-Марье явилась на спектакль в подавленном настроении.
— Не знаю, что со мной, мне страшно, — сказала она директору.
— Вы просто переутомились, сударыня, — отвечал Дю Локль.
Занавес упал в полночь. Галли-Марье разрыдалась в уборной на плече у костюмерши.
— Дайте ей валерьяны, — сердито распорядился Дю Локль, натягивая перчатки.
Утром принесли телеграмму.
Париж из Буживаля, 3 июня, 10 ч. 27 м. утра.
Камиллу Дю Локлю, ул. Лепелетье, 37.
Ужаснейшая катастрофа: наш бедный Бизе скончался этой ночью. Людовик Галеви.
В январе 1876 года в партере Комической оперы сидели два человека, безукоризненно говорившие по-французски. Но, обращаясь друг к другу, они переходили на язык, не понятный никому из присутствующих.
— Обрати внимание на инструментовку, Модя, — сказал старший, — какая прелесть! Как жаль, что он умер в расцвете сил!
— День в день через три месяца после провала премьеры, — откликнулся младший.
Старший покачал головой. Это был благообразный, ещё не старый человек, но на висках у него уже пробивалась седина.
— Дело не в провале, — сказал он. — Бизе слишком много работал. Он работал не разгибая спины с молодых лет. Вот сердце и не выдержало… Так же недолго жил и Моцарт.
Соседняя дама шёпотом обратилась к своему спутнику:
— Это поляки, не правда ли, Шарль?
Спутник вставил в глаз монокль, внимательно посмотрел на соседей и улыбнулся.
— Нет, Констанс, они говорят по-русски. Это композитор Чайковский с братом.
— Разве в России есть композиторы?..
Галли-Марье в этот вечер была великолепна. Голос у неё был небольшой, но актёрское дарование — природное. Известные слова сцены гаданья «прежде я… а он потом» прозвучали на весь театр в гробовом молчании зала, как заклинание.
После смерти Бизе «Кармен» шла целый сезон без обычного рассеянного гула в партере. Дух Бизе как будто витал в театре и заставлял зрителей молчать.
— Я убеждён, что лет через десять «Кармен» будет самой популярной оперой в мире, — сказал Пётр Ильич в антракте.
— Здесь говорили, что опера эта непристойна, — заметил Модест. — Помнишь, ещё Шиловский присылал из Парижа вырезки… «Площадной роман солдата и табачницы…»
Пётр Ильич сердито сорвал с носа
— Вздор! Это едва ли не самое выдающееся лирико-драматическое произведение нашей эпохи! Помилуй боже, каким пошляком надо быть, чтоб увидеть в «Кармен» что-либо непристойное!
Пётр Ильич купил в фойе портрет Бизе. На него глядел человек с усталыми, умными глазами.
…Январь в Париже был необыкновенно тёплым. Высокие золотистые облака медленно шли над куполами, крышами и арками. Над рекой висел лёгкий туман, скрывавший стройные очертания собора. Крики газетчиков и разносчиков, бесконечный перестук копыт, дребезжанье омнибусов, дальние трубы военных сигналов, смех, восклицания, шарканье ног, плаксивая мелодия уличной шарманки — всё это сливалось в хаос звуков, словно где-то настраивал свои инструменты невидимый оркестр, никогда не начинающий играть.
Париж продолжал жить.
Неблагодарная смуглянка
Пассажиры дилижанса, который ехал из Саламанки в Торо, перешёптывались, глядя на мальчика лет десяти, одетого в бархатный костюм с широким кружевным воротником и широкополую шляпу с пером:
— Что это за мушкетёр? Малолетний д’Артаньян?
— Посмотрите на его торжественное лицо! От самой Саламанки ни слова не сказал!
— Вероятно, из циркачей, — предположила пожилая дама с корзинкой, набитой бутербродами. — Послушай, мальчик, не хочешь ли копчёной колбаски с перцем?
Мальчик встал и изящным жестом приподнял шляпу над головой.
— Я очень тронут, почтеннейшая сеньора, — проговорил он, — но я вовсе не испытываю голода.
Мальчик уселся, шляпа улеглась обратно на чёрные кудри, а руки скрестились на груди.
— Да это Наполеон! — пробормотал странствующий торговец галантереей, вытаскивая из жилетного кармана зубочистку, — но по ошибке он надел костюм из другой пьесы.
— Чего только не увидишь в наши смутные времена! — пробормотал провинциальный священник, складывая руки на животе. — А что пишут из Мадрида?
— Наш король прибыл в столицу, — сообщил галантерейщик.
— Какой наш король? — кисло спросил путешественник в высоких запылённых сапогах, по виду помещик-скотовод.
— Я имею в виду его величество Амадея Савойского, — сказал галантерейщик.
— А я думал, его величество дона Карлоса [3] , — проронил скотовод и повернулся к окну.
Галантерейщик сверкнул глазами и, кажется, приготовился к политическому спору, но дама с бутербродами неожиданно повернула разговор в другую сторону:
3
В 1868 году в Испании произошла революция. Королева Изабелла II была свергнута с престола. В описываемое время, осенью 1870 года, на престол был возведён итальянский принц Амадей Савойский. Крайние реакционеры — «карлисты» провозгласили королём принца Карлоса Бурбона.