Музыка на Титанике (сборник)

Клюев Евгений Васильевич

«При покупке конфет золотой петушок…»

При покупке конфет золотой петушок —для себя одного, в количестве десяти штук,может возникнуть милый разговорна тему «какая хорошая была сказка».Но давно прошёл ностальгический шок,все мечты давно отбились от рук,и страны в стране не видно в упор —и на улицах скользко.А сказка и правда была красивой и дорогой,но теперь в эту сказку, пожалуйста, ни ногой,потому что её дописывал совершенно другой,не аутентичный автор.Он не ел конфет золотой петушок,он убил семерых и поклал в мешок,но был у него и другой грешок:он был автор крайне смелых метафор.А сказка и правда была красивой и золотой,но ей, кажется, не хватило одной запятой —и теперь она сделалась просто такой мечтой —забытой и ни на что не пригодной.Но летает над нами золотой петушок —и не отлетает ни на миг, ни на шаг:он сильно подорожал, он подрос на вершок,он боится сказки под названием сегодня.

«Вдруг привидится в полудрёме…»

Вдруг привидится в полудрёмемногократная, значит, ратьи как племя вскочило на времяи отправилось умирать,как в пути потеряло имя,ибо имени грош цена,и неслись в безымянном дымеопустевшие стремена.А

потом уже всё тонулов запоздалой такой слезе,полоумной слезе финала,означавшей: конец грозе.И над всем, что случалось с нами,перекличка была слышна,и Мичурин в белой панаменам раздаривал семена.

Быстрее, чем тучи идут

Такой, значит, сон (обернувшийся явью,но дело не в этом) – такой, значит, сон:мы принадлежим к одному поголовью,и наш приговор уже произнесён,с небес раздаётся: «Огонь, батарея!» —и падает первый редут,и громы гремят, но я еду быстрее,быстрее, чем тучи идут.Я знаю, что тут ничего не родится:земля тут сто лет уже как не щедра,я знаю, я знаю: мы вольные птицы,я знаю, я знаю: пора, брат, пора,поскольку иначе повесят на рее,как только найдут… не найдут:простыли следы – и я еду быстрее,быстрее, чем тучи идут.Прошедшее время в пространстве измятомманит, соблазняя землёй обжитой,и зол машинист, и ругается матом,и в топку бросает мечту за мечтой,и плачут в сторонке мои эмпиреи,с одежд отмывая мазут, —не плачьте, не плачьте, я еду быстрее,быстрее, чем тучи идут.Ах, кто из нас бранник, кто Божий избранник,не будем… не будем судить впопыхах —кто в битве кровавой погибнет, из ранних,а кто-то, из поздних, в кровавых стихах:мы все тут изгои, мы все тут евреи,и нам никогда ничего не дадут!Мы только и можем, что ехать быстрее,быстрее, чем тучи идут.

«Спи-усни, ничего не найдёшь, ибо не было, не было…»

Спи-усни, ничего не найдёшь, ибо не было, не было,ибо не было, не состояло, и ни из чегосостоять не могло (небо хмурилось: что ж, небу – небово),спи-усни, не найдёшь ничего, ибо всё кочевои никак не видны на поверхности патины, патинки,сквозь мобильный глазок иноземный родные черты:эти впадинки, льдинки, ордынки, полянки и сретенки —как они все хрустальны, серебряны и золоты,эти льдинки да эти сединки, сурдинки да баиньки…спи-усни, моя память, такой уже нету страны,спи-усни, моя память, давно разбежались разбойники,палачи все расплакались, все изолгались лгуны,спи-усни, все дворцы превратились в убогие хижиныи стыдятся садиться в присутствии новых дворцов,спи-усни, все дороги туда и обратно исхожены,но дорога на то и дорога, в конце-то концов:быть ей хоженой-хоженой, езженой-езженой, брошенной —может, мхи и лишайники там… или, скажем, хвощи,может, стала рекою, строкою, а может, проплешиной,спи-усни, ничего не найдёшь, ничего не ищи.

Красная нить

1

Это всё ничего, всё далёкие дни,всё рассказы одни, разговоры одни,разговоры родни – даже нет, не родни,а кого… да хоть птицы на ветке!Дескать, были такие далёкие днииз булыжника, стало быть, и из брони,и вдали, за рекой, загорались огни,и отряд находился в разведке.Это было в одной небывалой стране,что надолго заснула верхом на коне, —и пригрезились ей в обстоятельном сненевозможные всякие вещивроде царских хором по-над скотным двором,и победных шелков в толчее облаков,и смеющихся лиц посреди небылиц —чьи слова высоки и зловещи.И сквозь всё, что хотелось тогда изменить,пробегала, как помнится, красная нить —ибо требовалось то и дело казнитьтех, кто не был своим в том отряде,и не то чтобы ради грядущих времёнили связанных с ними больших перемен —преимущественно ради алых знамён…в общем, их полыхания ради.Я про что – я про красную нить, я про то,как по свету гулял страшный цирк шапито,как гимнасты в трико, клоун в длинном пальтосо смертельными их номерамипотешали невинных учащихся школ —за кульбитом кульбит, за приколом прикол —и как клюквенным соком весь цирк истекал,и как зрители все умирали.И как трупы несли на носилках, и каку них были цветы и портреты в руках,и как бронзовый ангел трубил в облаках:дескать, вечная память и слава,ибо бронзовый ангел наверное знал,где у нас тут арена, где – зрительный зал,но не ведал, что лучше из этих двух зол,и, конечно, считал, что все правы.Так ведётся у ангелов, я не о них,я понятно о чём – я о тех временах,когда даже совсем неразборчивый нюхчуял свежую кровь отовсюду:из гостиной, из детской и из кладовой,из аллеи, накрытой листвой с головой, —кровь пузырилась лужицей на мостовойили струйкой текла по фасаду,орошала престол, окропляла штурвал,обагряла ковер, заливала подвал,Карл Антонович, доктор, рекомендовалдобавлять-её-в-водку-ребята!И никак не кончалась та красная нить,а зачем, почему – не могли объяснить,пожимали плечами да хмурились: знать,комсомольское сердце пробито…

2

Это всё ничего, всё былые дела,всё нехватка воды, и еды, и тепла,это вьюга напела, метель намела,это всё наплела заграница.Ну понятно, что храм… но при чём же тут срам —тут у нас по дворам пробегает вольфрам,тут вольфрамовой ниточкой по вечерамнаша общая вера искрится!Мы неслись друг за другом, задравши штаны,мы неслись, прижимая к груди наши сны,мы неслись, под собою не чуя страны,а вольфрамова нить трепетала.Головы у нас не было: что – голова! —у нас были такие большие слова,у нас были такие большие права,у нас были сердца из металла!Боевые подруги нас прямо в бронюцеловали, горела любовь на корню,и не помня себя под копыта конювек бросался, и кости хрустели,и вставал над костями чахоточный дух:он столбы подымал на плечах на худых —и бежала незримая кровь в проводах,придавая упругости стали.Эта красная нить так умела роднить,что Великая муть и Великая нудьпревращались внезапно в Великую сутьи вели за собою народы,и народы бросали свои костыли,и вставали в колонны, и радостно шлив направлении обетованной земли,под свободы высокие своды.И походный мотив им наигрывал тиф,и, походный мотив за узду подхватив,через тернии к звёздам волок коллективсвою страшную, грешную ношу.А когда кто-то падал в траву на ходу,то ему прямо с неба снимали звездуи, походный мотив волоча за узду,не жалели погибшую душу.Это было в одной небывалой стране,это было на дне, это было над не —где мильонами звёзды паслись в вышине:всем усопшим хватало с лихвою,и все звёзды низались

на красную нить:звёздам не полагалось ни гаснуть, ни гнить —им всегда полагалось согласно звенетьи согласно сиять над Москвою.А грядущее било и било в набат,но уже не считали великих побед,и, хотя урожай был грозою побит,Дух Святой оделял нас хлебами:у Него было множество всяких хлебов —в основном для различных духовных забав,но, на время об этих забавах забыв,те хлеба мы терзали зубами…

3

Это всё ничего, всё круги да круги,разговоры вполголоса, шаг вполноги,и не то чтобы не было видно ни зги —смысла, жаль, не видать… но, пожалуй,и не надо, а только, с другой стороны,что же делать со снами – ведь были же сны!Впрочем, сны никогда не бывают честны —и стираются все со скрижалей.Век по кругу ходил, век в трещотку трещал,то мощам поклоняясь, то мёртвым вещам,чревом думал и этим же чревом вещал,и тощал, но никак не сдавался.А приказ раздавался живи-не-тужи —так совсем не тужили и жили во лжи,и в припляс на стальные бросались ежи —в ритме марша и, может быть, вальса.Боже праведный, как мы умели плясать,как плясали в полях, как плясали в лесах,у рабочих станков и в чаду рудников,на плацу, на снегу, на болоте,на глухом пепелище, поросшем быльём,на привале, глотаючи жидкий бульон…и, убитый в бою, танцевал батальон —и мы думали, мы на балете.Как, сражён наповал, командир танцевал,как, оставшись без рук, танцевал политрук,как один рядовой, в грязь упав головой,отбивал сапогами чечётку!Сам ефрейтор, всегда презиравший балет,по дороге на небо крутил пируэти, никак не смолкая, его пистолетвсё твердил, что… пошли они к черту!Это было в одной небывалой стране,на войне, на отвесной стене, на луне,на изнанке сознанья, не видной извне,на изломе великой идеи:ах, по красной по нити идя, как в бреду,под одну развесёлую, значит, дуду,брали мы пядь за пядью, себе на беду,и румянились, и молодели!И вела за собою нас эта дудав никуда, то есть… как бы попроще – туда,где молочные реки и где без трудаи питьё, и еда достаются:надо только добить рокового врага,(пара-тройка сражений, и вся недолга!)и ступить на кисельные на берега,и иметь с собой ложку и блюдце.Дескать, вот перевалим за этот редути за тот вон редут, а уж там раздадутвсем солдатам приборы – и каждый солдатсможет есть или пить до отвала.Ещё пара часов, ещё пара минут —и конец всей войне, и сады зацветути поля колоситься начнут – прямо тут,где кровавая струйка бежала!

4

Это всё ничего, всё была не была,это красная нить, что как сажа бела,это просто зола под собой погребланаши самые дальние цели.Но уж ближние цели – лет, скажем, на пять —этих целей у нас никому не отнять,не на то нам дана была красная нить,не за то умирали и пели!Да и, кстати, пока ещё четко виднатраектория сна, по которой странапродвигалась вперёд – траектория сна,наваждения, морока, чары…Знали: от одного верстового столбадо другого столба нас вела ворожба —и что правое дело, конечно, труба,и что дальше одни янычары.Это было в одной небывалой стране,заплатившей за счастье по высшей цене,но не видевшей счастья – сгоревшей в огнеи беспечно спалившей полмира.Ну, сгорела – и что ж… не дотла, не дотлаа расправивши два подпалённых крыла,отряхнулась от пепла – и снова пошла,выполняя приказ командира!И дивились весьма уцелевшие все,как легко совершала она balancй,на телеге своей об одном колесепокоряя далёкие сферы, —и соседи бежали за нею бегом,и с небес раздавался немыслимый гам:там румяные тутти летали кругом —все при галстуках, все пионеры.Дальше – больше: уже и не снился покой —мы трудились в небесной одной мастерской,плоти – той не осталось совсем никакой,только дух, что летал над водами!Но во облацех тёмной бывала вода,и пустыми несли из воды невода,а спасали лишь песни борьбы и труда —всё звончее и громче с годами.Между тем и Идея давно подросла —не учась ремеслу, не ценя ремесла:было время – она лишь флажками тряслада учила стишки к Первомаю.А как заматерела совсем, стала пить,стала жить и любить, стала резать и битьи, за пазуху спрятавши красную нить,обещалась: я всё поломаю!Да напрасно… никак не кончался запой:просыпались к полудню и с болью тупой,что до песен – какую из них ни запой,всё о том же, о том же о самом.И взирал с облаков помрачённый Господь,как, дрожащие пальцы сложивши в щепоть,мы тянулись за солью к солонке – чтоб хотьчем позавтракать… хлебом ли, салом.

5

Это всё ничего: всё сплошные долги,всё сплошные торги по продаже лузги,и от понабежавшей сюда мелюзгипросто нет никакого отбоя.И от бешеных денег скрипит на зубах,а в столице черно от бездомных собак,и с прилавков сметают вино и табак,и пророков низводят в плебеи.И сжигаются книги, которыми мытак недавно мостили дорогу из тьмы, —наконец наши мысли чисты и прямы,и ура, и вперёд, и перо намв это самое место… и честь, и почётсвоевольному времени, ибо – течёти меняется, не принимая в расчётотношенья народов к тиранам!Это всё ничего, всё прошло – или нет,это фильм, что на шосткинской плёнке отснят:был когда-то могучий такой комбинат,был когда-то такой высший разум,был один вездесущий такой рукосуй,управляющий жизнью – голодной, босой,управляющий всей нашей драмой и всейнашей прозой с её безобразьем.Да и лирикой тоже: а как без неё?Без неё сиротеет любое жильё,и её до беспамятства любит жульё,страшно падкое на… всё такое!Впрочем, Бог с ним, с жульём, – тут обидно одно,что мы так ведь и не докрутили кинои отныне узнать уже не суждено,как теперь там, вдали за рекою.Говорят, там уже догорели огни,и давно уже больше не помнят резни,и поют о другом, и кого ни возьми —каждый кроток и богобоязнен,дескать, каждый сверчок знает там свой шестоки на дачном участке растит свой росток,не на запад поглядывая – на восток,ибо с ним пуповиною связан.И прекрасно, и некого, значит, винить,и на зеркало, стало быть, неча пенять,но бежит, поспешаючи, красная нитьпо сосудам, дружок, по сусекам:с ней никак ничего не поделать, дружок, —ни в Юрятин не спрятаться, ни на Сен-Жак,если ты уже прежде её не прижёгпрошлым снегом, дружок, прошлым веком.Это было в одной небывалой стране,что поныне видна в дымовой пеленена лихом скакуне, на горячей волнедорогого народного гнева.А куда подевалась – да кто б ещё знал:говорят, бес попутал, режим доконал,Беломор – говорят – изувечил, канал…Говорят, что попала на небо.