Музыка ночи
Шрифт:
«Она хотела упасть под поравнявшийся с ней серединою первый вагон. Но красный мешочек, который она стала снимать с руки, задержал ее, и было уже поздно: середина миновала ее. Надо было ждать следующего вагона. Чувство, подобное тому, которое она испытывала, когда, купаясь, готовилась войти в воду, охватило ее, и она перекрестилась. Привычный жест крестного знамения вызвал в душе ее целый ряд девичьих и детских воспоминаний, и вдруг мрак, покрывавший для нее все, разорвался, и жизнь предстала ей. Но она не спускала глаз с колес подходящего второго вагона. И ровно в ту минуту, как середина между колесами поравнялась с нею, она откинула красный мешочек и, вжав в плечи голову, упала под вагон на руки и легким движением, как бы готовясь
Мистер Бергер прочел фрагмент дважды, после чего откинулся в кресле и прикрыл глаза. Все это наличествовало там, вплоть даже до пресловутой красной сумочки, которую женщина на рельсах отбросила перед тем, как ее сшиб экспресс, – в точности так же, как Анна отбросила свой мешочек перед тем, как пасть под поезд. Жесты незнакомки перед кончиной и те совпадали с движениями Анны: и она втянула голову в плечи и раскинула руки, как будто смерть явилась к ней в образе распятия, а не железных колес.
Да и память мистера Бергера насчет того происшествия слагалась в аналогичные фразы.
– Боже мой, – пробормотал мистер Бергер, оглядевшись по сторонам. – Может, инспектор действительно прав, и я провожу слишком много времени в компании романов. Иначе как может человек видеть сцену из «Анны Карениной», которая точь-в-точь воспроизводится на железнодорожном участке Эксетер – Плимут!
Положив книгу на подлокотник кресла, он прошествовал на кухню. Мелькнул соблазн приложиться к бренди, однако недавний опыт показывал, что это не сулит ничего хорошего, и мистер Бергер остановил свой выбор на пузатом чайнике. Заняв место за кухонным столом, кружка за кружкой он опустошил чайник до дна. В кои-то веки мистер Бергер не утыкался в книгу и даже не отвлекся на свежий кроссворд в «Таймс» (неслыханное дело для этого времени суток!). Он лишь сидел и глазел на облака, слушал птичье щебетание и размышлял, а не тронулся ли он чуточку умом.
В тот день мистер Бергер ничего более не прочел, за исключением, разумеется, XXXI главы «Анны Карениной», которая стала его единственным за сегодняшний день причащением к миру литературы. Сложно было припомнить, когда он прочел так мало. А ведь он жил для книг. Они поглощали все его свободное время, начиная с детского откровения, когда ему явилось, что он способен совладать с книжкой один, без материнского присутствия. Вспоминались первые, с запинками, столкновения с джонсовскими историями о Бигглзе [4] . В те времена он, Бергер, совсем еще мальчонка, боролся с длинными словами и разламывал их на слоги, так что из одного трудного словечка получалось два попроще. С той самой поры книги сделались его неразлучными спутниками. И он с готовностью пожертвовал настоящей дружбой ради этих симулякров реальности. К примеру, он чурался приятелей, возвращаясь домой из школы окольным путем. Он никогда не приглашал их в гости, не открывал им дверь, если они маячили на крыльце, и держался подальше от окон. Он уже тогда не хотел, чтобы его заметили одноклассники: не дай бог, еще позовут играть или гулять, отрывая от очередного захватывающего повествования.
4
Уильям Джонс (1893–1968) – английский пилот и писатель, автор приключенческих рассказов о Бигглзе – воздушном асе времен Первой мировой
Книги были по-своему виновны и в его фатальном осторожном поведении с девушкой из счетного отдела. Похоже, она тоже почитывала (он заставал ее то с романом Джорджетт Хейер [5] , то иногда и с детективом Агаты Кристи, взятым в библиотеке). Однако было подозрение, что чтение для нее – не всеохватывающая страсть. Что, если она начнет настаивать, чтобы они проводили вечера в театре или смотрели балет или разгуливали по магазинам исключительно ради того, чтобы «быть вместе»? Разве не на данное пустое времяпрепровождение обречены все супружеские пары?
5
Джорджетт Хейер (1902–1974) – английская писательница, автор детективных и исторических романов любовной тематики.
Но чтение – пристрастие одиноких. Можно, конечно, читать, сидя в гостиной на диване, возле своего супруга, и вечерами в кровати, но это подразумевает достигнутый на сей счет консенсус, а пара состоит из двух единомышленников. С другой стороны, будет доподлинной трагедией связать себя с человеком, который пробежит глазами несколько страниц, а затем начнет мурлыкать мотивчик, барабанить пальцами по обложке или, чего доброго, примется крутить настройку транзистора. Не успеешь опомниться, как твоя спутница начнет вслух высказываться о твоей любимой повести – и тогда уже миру между вами точно не бывать.
Поэтому однажды, когда мистер Бергер сидел на кухне своей покойной матушки, его осенило. Он понял, что никогда не удосуживался поинтересоваться мнением той барышни насчет литературы или хотя бы балета – и вот к чему это привело. Правда, мистер Бергер сознательно не желал тревожить свой устоявшийся уклад – свой уютный мирок, в котором ему редко когда приходилось принимать решение более сложное, чем выбор очередной захватывающей книги…
Он жил своею жизнью, равноудаленной от всех аспектов действительности, и теперь расплачивался за это безумием.
Последующие дни мистер Бергер держался преимущественно на газетах и журналах целительного свойства. Он почти убедил себя, что увиденное им – банальная психическая аномалия, некая форма запоздалой реакции на боль утраты, вызванной смертью матери. Но когда он выбирался из своего убежища по делам, он ловил на себе плохо скрытые или, наоборот, бесстыдные взгляды прохожих – хотя такой реакции, в общем-то, стоило ожидать! Мистер Бергер надеялся, что память города о бесплодных поисках полиции в конце концов растворится, исчезнет и канет в небытие.
Он вовсе не желал превращаться в эдакого безумного эксцентрика местного масштаба.
Однако с течением времени началось что-то странное. Как правило, людям вроде мистера Бергера свойственно, по мере отдаления от той или иной ситуации, постепенно утрачивать о ней память. То есть по логике вещей, подчиняясь ежедневному распорядку, мистер Бергер должен был воспринимать ту незнакомку, похожую на Анну Каренину, как галлюцинацию и попросту забыть о ней. Однако с ним происходило обратное. Он все сильнее убеждался в истинности происшествия на рельсах. Он видел женщину, и она была реальна, предположительно допуская некий иной диапазон (частоту, если хотите) в умозрительном определении реальности.
Он опять погрузился в чтение – сперва с оглядкой, но уже скоро с прежним пылом. Возобновились и прогулки вдоль железнодорожных путей, и сидение возле турникета в ожидании поездов. Каждый вечер, с приближением экспресса «Эксетер – Плимут», он откладывал книгу и всматривался в заросшую тропу к югу. Дни становились короче, рано темнело, и тропинка едва просматривалась, но глаза у мистера Бергера не утратили своей остроты, кроме того, он навострился различать в окрестном пейзаже все переливы сумрачных красок промозглой зимы.