Музыка ножей
Шрифт:
— Жалко-то как! — Ли закончил фотографировать и теперь разглядывает один из коллажей. — Симпатичная девчонка, и снимала неплохо.
Мэдден недовольно оглядывается. Ему всегда не по себе, когда при нем обсуждают внешность погибшего, а уж если тело в комнате лежит, то и подавно.
— Что? — спрашивает Ли. — Я что-то не так сказал? — Он поворачивается к Лайонсу, который как раз убирает в сумку камеру: — Грег, ну скажи, я прав?
— Прав, прав, — отвечает Лайонс.
Прав, конечно.
— Знаешь, что я скажу, — Лайонс подходит поближе к Мэддену, — не из тех она, которые руки на себя накладывают.
Мэдден берет со стола мобильный. Теперь можно, Ли уже все заснял.
— Так всегда кажется, — отвечает он Лайонсу, одновременно пытаясь разобраться в телефоне. Ага, вот список звонков.
— Девчонки обычно травятся или вены вскрывают. Ну не вешаются они. Странно это.
— Я слышал, одна таки повесилась. В Долине. Только она чуть постарше была, лет девятнадцать, наверное, — говорит Ли, навинчивая на фотоаппарат новый объектив.
— Может, это мода такая… — отвечает Лайонс. — Она записку оставила?
Мэдден никак не оторвется от экрана телефона. Похоже, Кристен несколько раз кому-то звонила сегодня днем. Семь звонков, но только два номера. Значит, скорее всего, не дозвонилась.
— Оставила. Стихи какие-то, — задумчиво отвечает он, переписывая номера и число звонков в блокнот и стараясь не сбиться. — Называются «Хорал семнадцатилетней».
— «Хоралы», — поправляет его Лайонс, заглядывая в бумажку. — Это не стихи. Это текст песни.
Мэдден оборачивается к судмедэксперту.
— Ты что, знаешь ее?
— Да. Был пару лет назад такой хит. Канадской группы, «Broken Social Scene» называется.
— Да, классная группа, — подтверждает Ли.
— «Теперь ее нет. Навела марафет и назад не придет, — читает вслух Лайонс. — Запри машину, забудь про мобилу, лежи в тишине, вспоминай обо мне». Он делает паузу и читает написанное ниже от руки: «Я не буду жертвой. Я так не могу. Простите меня. Не сердитесь, просто надо было слушать. Почему никто из вас меня не слушал?»
— Ну и как? Тебе это о чем-нибудь говорит? — спрашивает Мэдден.
— Песенка? — Лайонс пожимает плечами. — По-моему, обычные страдания про то, как плохо быть подростком.
— А это видел? — Мэдден нажимает на клавиатуру компьютера, и экран
Лайонс некоторое время таращится на диск. За их спинами Ли полыхает вспышкой, запечатлевая золотистый диск «Maxell». Видимо, вспышка срабатывает, как катализатор мыслительных процессов в мозгу Лайонса.
— Слушай, — внезапно говорит он, — может, это бред, но, по-моему, так хирурги называют музыку, которую они ставят в операционных.
— Хирурги? В операционных? — изумленно переспрашивает Мэдден.
— Да, а что? Это нам что-то дает?
Мэдден разглядывает переписанные в блокнот номера. Кладет телефон девушки на стол и достает свой мобильник.
— Донна, привет! — говорит он дежурной. — Хэнк Мэдден тебя беспокоит. Слушай, можешь пару номеров пробить? Я сейчас не у компьютера.
— Секундочку, Хэнк! Компьютер включится только. Он подвис, и я его перезагружаю.
Наконец Мэдден диктует второй номер, тот, что девушка набирала четыре раза.
— Это телефон некоей Керри Пинклоу, — сообщает Донна после паузы.
Мэдден диктует первый номер, набранный трижды, последний раз три часа назад, в 13.36.
— Владельца зовут Т. Коган.
— Коган — это он или она?
— Не знаю, какого оно пола, Хэнк, но это врач. Доктор Т. Коган.
7
Игрок добегает до базы
Лето 1973 года
В первый раз Когана привели в больницу, когда ему было девять лет. Что-то случилось у мамы с головой. Мама вечно все забывала, и никто не мог объяснить, в чем дело. Поэтому ее направили в университетскую клинику Чикаго на прием к «специалисту». Так его взрослые называли. Тед помнил, как вошел в двери, а там дяди и тети в белых халатах, и папа сказал, что они помогут маме. Вот такое у него осталось первое впечатление от врачей и медицины.
Мама умерла в 1983-м. Ему тогда было девятнадцать. Последние шесть лет она провела в доме престарелых еврейской общины. Она умерла всего в шестьдесят. Даже в самом начале болезни мама не могла, например, вспомнить, куда положила нужную вещь. Или папа вез ее по магазинам и договаривался встретиться с ней в пять в таком-то месте. А когда приходил, ее там не было. И он повсюду ее искал. Находил, спрашивал, что же, елки зеленые, случилось, а она отвечала: «Не знаю. Я ничего не помню». Тут любой догадается — что-то не так. А потом начались личностные изменения. В наши дни все знают, что это симптомы Альцгеймера, а тогда диагноз никак не могли поставить.