Музыкальные диверсанты
Шрифт:
В 1953 году в Архангельске молодого парня арестовали за то, что он, будучи навеселе, в гостях исполнил песню 30-х годов, которую слышал от отца, с такими словами: «Всероссийская коммуна разорила нас дотла, / А диктатура коммунистов нас до ручки довела. / Все раздеты, все разуты, / На посту солдаты в лаптях…» От сурового приговора его спасла только смерть «великого кормчего».
Похожий случай имел место и в Херсонской области осенью того же года. Согласно архивным документам, некто «Белей М. Ю. (1931 года рождения, украинец, образование 7 классов, член ВЛКСМ, инвалид, не работал) хранил и давал читать знакомым несколько националистических и религиозных книг, пародию на Интернационал, антисоветскую “Песню про Сталина”…»
Но и после кончины генералиссимуса получить срок было вполне реально.
Владимир Козлов в исследовании «Крамола и инакомыслие в СССР при Хрущеве и Брежневе. Рассекреченные документы Верховного суда и Прокуратуры СССР» [5] указывает,
С приходом к власти Брежнева карательная политика смягчилась. Как сказал в одном из интервью известный бард Юлий Ким, «за пьяный застольный треп» срока уже не давали, «давали его за публичную критику режима».
Объектом запретов становились также экзотические ариетки Александра Вертинского, Изы Кремер и прочих «арлекинов». Советскому человеку рассказы про «лилового негра», нюхающих кокаин декадентов, всяких «китайчонков» и «притоны ночного Марселя» категорически чужды.
Что вы плачете здесь, одинокая глупая деточка, Кокаином распятая в мокрых бульварах Москвы? Вашу тонкую шейку едва прикрывает горжеточка. Облысевшая, мокрая вся и смешная, как вы… Вас уже отравила осенняя слякоть бульварная, И я знаю, что крикнув, вы можете спрыгнуть с ума. И когда вы умрете на этой скамейке, кошмарная Ваш сиреневый трупик окутает саваном тьма…Все эта упадническая мишура (добавьте сюда и заморские танго с фокстротами) отвлекает граждан от главного — строительства нового коммунистического быта. Журнал «Пролетарский музыкант» (№ 5,1929 г.) заявлял без обиняков: Нам, пролетарским музыкантам, культработникам и комсомолу, нужно, наконец, лицом к лицу, грудь с грудью встретиться с врагом. Нужно понять, что основной наш враг, самый сильный и опасный, это — цыганщина, джаз, анекдотики, блатные песенки, конечно, фокстрот и танго… Эта халтура развращает пролетариат, пытается привить ему мелкобуржуазное отношение к музыке, искусству и, вообще, к жизни. Этого врага нужно победить в первую очередь. Без этого наше пролетарское творчество не сможет быть воспринято рабочим классом.
Ноты знаменитой песни Вертинского «Кокаинетка». Латвия, 1920-е
Обложка советского нотного сборника Н. А. Тагампицкого с репертуаром «песен улицы»
Не в чести у цензоров оказался и популярнейший на стыке старого и нового времени жанр «песни улицы». Сегодня их бы назвали «блатными». Видимо, эти песни запрещали, не желая подкидывать дровишек в и без того синим пламенем полыхающую преступность. Справиться с пожаром тотального бандитизма, воровства, хулиганства, проституции и наркомании власти смогли лишь на излете НЭПа.
23 июня 1924 года Сіаврепертком (секретным!) приказом уведомил местные отделения о «запрещении так называемого “жанра улицы” — “Песенок улицы” Тагамлицкого [5] .
<·> Эту разухабистость, эту, в конце концов, романтику хулиганства <…> это порождение кабака и кабацкой литературы — надо изживать и рассматривать эстрадный репертуар с учетом указанной точки зрения» (орфография оригинала сохранена. – М. К.).
5
Тагамлицкий Николай Андреевич (1891–1926) — поэт, композитор, писатель. Создатель жанра «песни улицы», популярного в 1910-1920-е годы. Запреты вынудили его перебраться в Свердловск (возможно, был выслан). Осенью 1926 года умер от разрыва сердца. Подробнее о его судьбе читайте в книге «Песни и развлечения эпохи нэпа» (ДЕКОМ, 2015).
В приложении называлось 12
Вот для образца одна из песенок «вредного репертуара»:
Шла я поздним вечерочком В темном переулке Взять у Рипера, У кондитера, Две французских булки. Часто я вечерком К милому ходила И Прокофию К чаю-кофею Булки приносила. Купив две булки, В переулке Нищего я встретила Отшатнулася, Встрепенулася, Побежать хотела. Зря я не отвернулась, Зря не убежала, А как взглянула в очи ясные, Вся я задрожала. Задрожала, побледнела, Стукнуло сердечко. Я от жалости, От усталости Села на крылечко. Ему за очи черны Булки я дарила, Что у Рипера, У кондитера, Милому купила. С той поры уж к милу другу Чай пить не хожу я. Уж Прокофию К чаю-кофею Булок не ношу я. Всю жизнь я помнить буду Две французских булки, Что купила я, Подарила я В темном переулке.Из циркуляра Елавлита от 10 августа 1954 года «Об отмене запрещения грамзаписей Вертинского и Утесова» следует, что ранее они тоже были запрещены. С Вертинским все понятно, а во втором случае, видимо, это касается известных одесских песен Утесова «С одесского кичмана», «Гоп со смыком» и «Бублички», записанных в 1932 году.
Призывали комиссары от искусства бороться также с псевдонародной (мещанской) и с псевдореволюционной песней, «прививающей пролетариату обывательские представления о революции и в музыкальном отношении воспитывающей в нем склонность к музыкальной халтуре». Здесь речь о жанре «песен нового быта»: «Кирпичики», «Антон-наборщик», «Пелагея Ильина», «Портной Айзик», «Шестереночки», «Серая кепка и красный платок», «Алименты», «Манысин поселок»…
Отдельной строкой прописывалась борьба с сатириками, которые, пользуясь приемом работы на контрастах, коща один герой фельетона ругает советскую власть, а другой защищает, занимались не чем иным как «подрывом диктатуры пролетариата».
Артистам разговорного жанра действительно приходилось нелегко. Известен факт, когда еврейский куплетист Жорж Леон был сослан на Соловки за… исполнение, по мнению цензора, антисемитских куплетов. Случай это далеко не единичный, особенно в отношении сатириков-юмористов. Такая же участь ждала Юру Юровского (за антисоветские рассказы). А вот совершенно уникальный архивный документ, где упоминается первая в России женщина-конферансье Мария Марадудина: