Музыкальный приворот. На волнах оригами
Шрифт:
Реальность казалась сном, и я все еще с трудом верила в происходящее. Возможно, я скоро проснусь, и все, что останется со мною – вкус его губ.
– Малышка, – привычно позвал меня Антон, нарушая взаимное согласие, и тотчас поправился:
– Катя.
– Что? – тихо спросила я, повернувшись к нему. Глаза у него были серые и растерянные.
– Я тону, – сообщил он мне и осторожно сжал мою лежащую на колене ладонь.
– Ты не можешь тонуть. Ты же сам – вода, – улыбнулась я, всматриваясь, словно впервые, в его бледное, чуть удлиненное лицо с правильными крупными
– Я не умею плавать в небе. – Антон коснулся губами моего лба и встал. – Не знаю, что со мной, – отрывисто произнес он, внимательно глядя на меня сверху вниз. – Это любовь, да?
Я промолчала, замерев и чувствуя, как босые ступни касаются травы.
– Когда я был с Алиной, все было по-другому, – продолжал, взлохматив волосы, Антон. Кажется, они стали длиннее, нежели в нашу первую встречу. Мне почему-то вспомнился настоящий цвет его волос – редкий, действительно красивый, пепельно-русый. Я видела его на старых фотографиях, когда Антон еще не выступал в «На краю». На тех же снимках была и Алина, его бывшая. Яркая, красивая девушка, принадлежащая к тому же кругу, что и сам Тропинин, но редкостная стерва, которая упорно цеплялась за прошлое.
– Что именно было по-другому? – спросила я, пытаясь скрыть раздражение, вызванное упоминанием Лесковой, и тоже встала напротив парня.
– Чувства. Все было не так, – Антон покачал головой и задумчиво потер высокую переносицу, словно прислушиваясь к своим ощущениям. – Я не тонул. Плыл на красивом лайнере, на котором она была капитаном.
– Пил текилу, – зачем-то сказала я и усмехнулась сердито. – А Алина пьянела от виски. Не хочешь тонуть – тебя всегда ждет твой чудесный лайнер. Встретите с его борта закат и все дела.
Кей вдруг весело рассмеялся. Он обнял меня сзади, положив руки на пояс, прижимая спиной к себе и обжигая горячим дыханием шею.
– Глупая моя, – ласково произнес Тропинин. – Ты еще только начала, а мне уже нравится, как ты ревнуешь.
– Антон, перестань, – слабым голосом попросила я, чувствуя, как от его неспешных чувственных прикосновений подкашиваются ноги. И снова появляются эти притягательно-омерзительные бабочки в животе и ощущение то ли полета, то ли падения: быстрого, головокружительного, но приятного. Как во сне.
Да сколько можно уже? Я устала от этих насекомых!
– Может быть, ты все же примешь кольцо? – в который раз спросил Антон.
– Ты знаешь условия, при которых я смогу это сделать, – тихо сказала я.
– Я выполню их, – спокойно пообещал он, не сомневаясь в себе. – Если сказал – выполню.
Я смотрела в его серые глаза и теперь видела в них уверенность.
Из двухэтажного особняка, принадлежащего Валерию, мы уехали через час – я забежала, чтобы переодеться, забрать вещи и попрощаться с домоправительницей – милейшей женщиной, которая волновалась из-за моего долгого отсутствия. Теперь она косилась на Антона, с фирменным скучающим видом подпирающего косяк двери плечом, и убеждала меня, что нам нужно остаться и пообедать. А потом вдруг тихо спросила:
– Помирились?
– Что? – не сразу
– Утром юноша приходил с совершенно больными глазами, – зашептала, чтобы Кей не слышал, домоправительница. – Видели бы вы, как он на вас смотрел. Вы-то, вернее, видели, да не замечали – были очень злой. А теперь у него совсем другой взгляд! Простила? – вдруг спросила она как-то очень по-женски сочувствующе.
– Попыталась понять, – осторожно отозвалась я.
– Прощать – это искусство, – как-то тяжко вздохнула женщина, видимо, вспомнив что-то свое. – Если человек кается, простить можно многое. Гордость – она ведь до добра не доводит. Это сначала чувствуешь победу, а потом-то понимаешь, что эта победа в крошечной битве, а сражение-то проиграно в пух и в прах. Эх, чего это я к вам лезу, – спохватилась она. – В любом случае, Катенька, вы сделали юношу крайне счастливым.
– Думаете? – мельком взглянула я на Антона. Почему-то сейчас он напоминал мне себя самого в кабинете у Нелькиной классной руководительницы. Та же скучающая отстраненная мина, те же жесты, скрещенные ноги.
Кажется, наш котик не любит ждать. Что ж, пусть учится этому. Полезное умение.
– Конечно. Говорю же – глаза совершенно другие, хотя выделывается много, – добавила она. – Будьте счастливыми.
Я благодарно улыбнулась.
– Ой, я же цветы выкинула в окно, – вдруг вспомнилось мне. – Сейчас соберу!
– Уже собрали, – мягко улыбнулась женщина. – Езжайте, ни о чем не беспокойтесь.
Мы попрощались. Парень, демонстрируя чудеса галантности, неведомые прежде Кею, а присущие лишь Антону, молча взял у меня не особо-то и тяжелую сумку с вещами, и мы направились к припаркованной около особняка машине, синей, блестящей на солнце. Прежде, чем сесть в нагретый автомобиль, я строго сказала:
– Если собрался гнать, как в прошлый раз, я с тобой не поеду, понял?
– Без вопросов, – отозвался Тропинин, глядя на меня и убирая за ухо прядь моих длинных темных волос. – Теперь ты будешь всем заправлять, малышка. А я буду слушаться тебя.
Я со здоровым скепсисом в глазах посмотрела на музыканта. Что-то мне подсказывало, что так не будет. Слишком уж он свободолюбив.
– Не слушаться, а прислушиваться, – поправила я его, и ладонь моя как будто бы невзначай коснулась его плеча. Почему меня так сильно тянет к этому человеку?
Антон, словно поняв это желание, без слов притянул меня к себе. Мои руки тут же оказались у него на поясе. Поток нежности захлестнул с головой, и дышать стало труднее.
Я поцеловала его в плечо через черную ткань футболки.
– Катя-Катя, – проговорил Антон тихо, отпуская меня. – На что же ты меня обрекаешь?
Я не ответила.
Казалось, салон машины был раскален, но он почти тут же охладился стараниями кондиционера. И мы неспешно поехали прочь с места моего добровольного заточения, мимо пугливо отступающих от дороги молодых лесов и зелено-желтых полей, над которыми низко и лениво нависали белоснежные кучевые облака.