Музыкант и наследница

Чинихина Мария

Слева – новые платья, шляпы и туфли. Она прошлась по левой стороне, нащупывая этикетки и восхищаясь мягкостью тканей. На каждый выход полагался свой наряд, в том числе и на пятничный прием. Открытое нежно голубого цвета платье понравилось ей, хотя за последние четыре года мысль о том, чтобы надеть платье, вгоняла в тоску. Она открыла оставшийся шкаф, в самом углу, и увидела розовую пижаму. Роза положила ее на пуф у большого зеркала. Затем вышла, открыла дверь в ванную, проверила там наличие всех бутылочек и плотно закрыла маленькое круглое окно на стене.

Элизабетта обрадовалась, когда ее оставили одну. Энни сказала, что ужин подадут

не ранее половины седьмого и вышла из комнаты. После теплого массажного душа, одетая в пижаму и с полотенцем на голове, Элизабетта вернулась в спальню, и упала на разобранную кровать. Затем достала из чемодана фотокамеру, блокнот, мини плеер и коробку со свежими пластинками известных читателям ее колонки музыкантов, которые она запланировала прослушать до понедельника и составить обзор для следующего выпуска журнала. Петер освободил ее от присутствия в редакции, но не от самой работы. В следующую субботу верстка очередного номера, а после статьи о Туртане у нее пропало желание открывать новые имена. Среди таких исполнителей, как Туртан, они все равно затеряются.

Из саквояжа она достала машинку, установила чистую бумагу, заменила батарейки в плеере, завела будильник на двенадцать часов, чтобы не забыть позвонить Анри и включила первую запись молодой начинающей команды из Южного Города.

Анри услышал звонок телефона ровно в 12.00 и взял трубку. Он был в студии, один, перед ним лежал исписанный блокнот, и стояла кружка с остывшим кофе. На заднем плане виднелась фигура друга-звукорежиссера.

– Привет, – услышал он в трубке знакомый голос и взял телефон со стола. Придерживая черный провод, донес аппарат до одноместного кожаного дивана у двери, и прилег, не разуваясь.

– Ты не поехал домой? – спросила она

– Без тебя там пусто, вот решил остаться в студии на день, даже сочинил текст к новой песне. Через час приедет Мон и поможет мне сделать запись. Мне нужна вторая гитара. А у тебя что? – спросил Анри, как будто и не виделся с ней утром

– Закрыли в спальне, по Протоколу – отдых, обед, встреча с бабушкой, ужин, отбой, ранний подъем и завтрак. В одиннадцать утра понедельника буду стоять на лестнице, и помогать бабушке резать ленточку в новом медицинском центре, затем она встретится с несколькими официальными лицами… Будет очень скучно…. Лучше бы мне дали задание написать о новом Туртане…

– Ты не говорила с ней?

– Мне выделили сорок минут до ужина. Я немного боюсь, чем ближе закат, тем мне страшнее, может потому что сегодня решится моя судьба и мне придется сделать выбор всей моей жизни.

Затем Элизабетта начала рассказывать о Розе, Эдварде и о том, что ее поселили в спальню мамы, и что за стенкой у нее комната с белым роялем, и что она очень хочет, чтобы он сыграл ей. Он слушал и думал. В голове складывались строчки в рифмы, а ноты в мелодию. Он знал, что получится очень личная песня и, что он запишет ее специально для Элизабетты, чтобы она смогла разобраться в своих чувствах… Анри рассказал о песне только Мону… И… Он не мог допустить, чтобы грязные руки Льюиса Пена добрались до нового шедевра… До свободы остался летний гастрольный тур и завершающие его концерты осенью, билеты на которые были раскуплены еще в начале года, а потом он с друзьями вздохнет полной грудью. Фелл и Макс помогли определиться со стилистикой новой пластинки – то, что он задумал, будет отличаться от всего, что делала Группа десять долгих лет. Анри не пугала

перспектива сменить стадион на маленький клуб. Возможно, Группа потеряет часть поклонников, но узкая аудитория поддержит их. Оставалось в этом убедить остальных музыкантов, его друзей…

– Эй! – услышал он голос Элизабетты, и очнулся. – Ты не заснул? Я слишком утомила тебя описанием платья Розы? Прости, заболталась.

– Не извиняйся, все в порядке, немного задумался. Я пытаюсь поддержать тебя, даю советы, а сейчас спросил себя – что я понимаю в этой жизни? У меня был выбор десять лет назад, я его сделал. Всегда считал, что ради личного самоутверждения и Группы, а теперь вдруг понял, что только ради славы.

– Ты неправ.

Анри услышал в ее голосе искренность и стало спокойнее на душе. Элизабетта шептала в трубку, а так необходимая ему поддержка долетала через расстояние, разделявшее их.

– Все так делают. Сначала ты долго и усердно зарабатываешь себе имя, а по истечении десяти лет, имеешь полное право расслабиться и насладиться привилегиями. Послушай, если ты устал от Группы, то можешь параллельно заняться другим проектом.

– Тогда у меня не останется времени на тебя! В общем, не думай об этом. Я хотел рассказать тебе о другом. Мы с Моном обсудили предстоящие переговоры в корпорации. Если Льюис Пен отказывается дать нам творческую свободу, то мы не продлеваем контракты.

– Ты абсолютно прав.

– Я всегда винил корпорацию в том, что у Группы коммерческая музыка… Молчи, я знаю, что ты скажешь. Я понял, что потерял чувство реальности, меру таланта, славы и успеха и несу весь этот бред, потому что кроме тебя мне не с кем поделиться своими проблемами!

– Успех наших отношений как раз в этом – ты говоришь мне, что тебя волнует, я слушаю, а потом рассказываю тебе, что беспокоит меня.

– Спасибо за поддержку, – сказал он. – И еще раз извини, что утомил тебя. Давай встретимся во вторник на набережной? Сегодняшний день я точно проведу в студии, а в понедельник Билли обещал съемку на телевидении. Репетиция, как обычно, продлится до позднего вечера, после которой я упаду на кровать и усну мертвым сном до утра вторника.

– Хорошо, договорились. Жаль, что я не могу поцеловать тебя через трубку.

– Мне тоже жаль, милая, все, люблю тебя, – сказал Анри и отключился.

– Я тоже люблю тебя.

Элизабетта положила трубку на рычаг и вытянулась на кровати. Коробка с пластинками с шумом упала на пол, из машинки вывалился исписанный лист. Она подумала об Анри и как нужна ему сейчас. Он сломался, как все музыканты с наступлением творческого кризиса. И если рядом не окажется близкого человека, то он потеряет себя окончательно, и ей становилось немного страшно за него.

Слава победила в нем талант и не дала проявить его, использовать в полную силу. Хорошо, что он это стал понимать. Тяжело оставаться обычным человеком, когда твои песни поют на стадионах, а ты начинаешь ненавидеть обезумевших поклонников и винить во всех неудачах и промахах дельцов музыкальной индустрии. Анри по-прежнему сочинял талантливые песни, и с профессиональной точки зрения у нее и других музыкальных обозревателей не возникало претензий к Группе. Кризис случается у всех музыкантов. Они по-разному переживают этот момент, но со временем приходит понимание, что они упустили в своей жизни важное и ценное, и возвращаются к чему всегда стремились – просто писать музыку.