Музыкофилия: сказки о музыке и мозге.

Сакс Оливер

1. Хотя кто-то может расставить акценты по-другому; например Стравинский в его «Музыкальной поэтике», в дискуссии о Бетховене и Беллини писал: «Наследие Бетховена — это музыка, которая, кажется, была исключительно результатом упорного труда. Беллини же унаследовал мелодию, не прилагая к этому никаких усилий, как если бы Небеса сказали ему: «я дам тебе то единственное, чего не было у Бетховена».

Многие пациенты и корреспонденты, из тех, что я описываю в этой книге, вполне осознают свои музыкальные недостатки того или иного рода. «Музыкальные» участки их мозга не находятся полностью под контролем, а обладают, как кажется, собственной волей. Это справедливо,

например, в случае с музыкальными галлюцинациями, которые появляются в голове вопреки желанию людей — и они отличаются от музыкального воображения, которое человек ощущает, как деятельность собственного сознания То же происходит при исполнении, когда у музыканта возникают мышечные судороги, пальцы отказываются подчиняться, скрючиваются или проявляют «собственную волю». В подобных обстоятельствах некоторая область мозга находится в противоречии с интенциональностью индивидуума, с человеческим «я».

Даже если нет большого рассогласования между разумом и мозгом, когда они конфликтуют друг с другом, музыкальность, как и другие таланты, может создавать свои проблемы. Я вспоминаю выдающегося композитора Тобиаса Пикера, который, при этом, страдал от синдрома Туретта. Вскоре после нашего знакомства он сказал мне, что у него «врожденное расстройство», которое всю жизнь «допекало» его. Я предположил, что он имеет в виду свой синдром Туретта, но нет — врождённым расстройством он называл свой огромный музыкальный талант. Он был, казалось, рожден с нею; он распознавал и отстукивал ритмы еще будучи младенцем и начал играть на пианино и писать музыку в четыре года. К семион был способен воссоздать длинную и сложную музыкальную композицию, прослушав ее лишь один раз и постоянно чувствовал себя переполненным музыкальными эмоциями. С самого начала было очевидно, сказал он, что он станет музыкантом, и у него почти не было шансов стать кем-то другим, потому что страсть к музыке поглощала его целиком. Думаю, он не смог бы ничего изменить, но иногда он чувствовал, что это музыкальность контролирует его, а не наоборот. Многие артисты и исполнители несомненно время от времени чувствуют то же самое — но в случае с музыкой (как и с математикой) такие способности проявляются очень рано и могут определить жизнь человека еще в детстве.

Слушая музыку Пикера, наблюдая за тем, как он играет или сочиняет, я чувствую, что у него особенный мозг, мозг музыканта, который отличается от моего. Мозг, который работает по-другому и имеет связи и целые зоны активности там, где их нет у моего мозга. Сложно определить насколько эти различия «врождённые» (по выражению Пикера) и сколько достигнуто с помощью тренировок — это сложный вопрос, учитывая, что Пикер, как и многие музыканты, начал интенсивно тренироваться еще в раннем детстве.

С развитием технологий томографии в 1990-х годах стало возможно получить визуальные изображения мозга и сравнить их у музыкантов и немузыкантов. Используя МРТ, морфометрию, Готфрид Шлауг и его коллеги в Гарварде провели тщательные сравнения размеров различных мозговых структур. В 1995-м они опубликовали работу, показав, что мозолистое тело, — служащее в самой большой комиссурой, соединяющей два полушария, — у профессиональных музыкантов увеличено, и часть слуховой коры, planum temporale (*задние отделы левой височной извилины), у музыкантов с абсолютным слухом имеет ассиметричное увеличение

Шлауг и коллеги пошли дальше и обнаружили большее количество серого вещества в моторной, слуховой и визуально-пространственной зонах коры головного мозга, а так же в мозжечке.2

2. См., например, работу Гасера и Шлауга (2003 год) и работу Хатчинсона, Лии, Гааба и Шлауга (2003г).

Анатом сегодня вряд ли сможет опознать мозг художника, писателя или математика — но он без колебаний определит мозг профессионального музыканта.

Шлаугу стало интересно, насколько эти различия являются отражением

внутренней предрасположенности и как сильно на это влияют занятия музыкой в раннем возрасте? Никто, конечно же, не может знать, что именно отличает мозг музыкально одаренного 4-х летнего ребенка до того, как он начнет свои занятия музыкой, но эффект от этих занятий, как показали исследования Шлауга, очень велик: анатомические изменения, наблюдаемые в мозгах музыкантов сильно коррелировали с возрастом, в котором начинались занятия музыкой, интенсивностью занятий и репетиций.

Альваро Паскаль-Леоне в Гарварде показал, как стремительно мозг отвечает на занятия музыкой. Используя фортепьянные упражнения для пальцев о в качестве тренировочного теста он продемонстрировал, что в моторной зоне коры происходят изменения уже после нескольких минут выполнения таких упражнений. Более того: измерения местного кровообращения в разных частях мозга показали увеличение активности в базальных ганглиях и мозжечке, так же как и в разных зонах коры головного мозга — не только когда упражнения выполняются физически, но и когда они проводятся лишь в уме.

Очевидно, что музыкальное дарование у разных людей может варьироваться в широких пределах, но в то же время, мы обладаем достаточными данными, чтобы предположить существование внутренней музыкальности практически в каждом человеке. Наиболее ясно это демонстрируется при использовании метода Сузуки, суть которого заключается в том, что детей учат играть на скрипке «на слух», подражая звукам. Практически все слышащие дети реагировали на подобные тренировки.3

3. Даже люди с очень сильной степенью глухоты могут обладать внутренней музыкальностью. Глухие люди часто любят музыку и активно реагируют на ритм, который они ощущают как вибрацию, а не как звук. Признанная перкуссионистка Эвелин Гленни была почти полностью глухой с тех пор, как ей исполнилось двенадцать.

Говорят, что даже кратковременное воздействие классической музыки может стимулировать или повысить математические, вербальные или визуально-пространственные способности детей — так называемый «эффект Моцарта». Этот факт был оспорен Шелленбергом и другими, но несомненным остаётся эффект, который оказывают ранние музыкальные тренировки на молодой, восприимчивый мозг. Такако Фудзийока и ее коллеги, используя магнитоэнцефалографию, чтобы проверить вызываемые музыкой слуховые потенциалы в мозгу, зафиксировали разительные изменения в левом полушарии детей, которые всего один год занимались игрой на скрипке, в сравнении с детьми, которые не занимались вообще. 4

4. Музыкальная практика не всегда доступна для детей, особенно в США, где музыка исключена из программы во многих государственных школах. Тод Маховер, композитор и ведущий дизайнер новой технологии для музыки, ищет способ решить эту проблему с помощью «демократизации» музыки, пытаясь сделать музыку доступной для каждого. Маховер и его коллеги в Медиа Лаборатории Массачусетского Технологического Университета разработали не только Мозговую Оперу, Игрушечную Симфонию и популярную видео-игру "Guitar Hero", но и Гипер-инструменты, Гипер-партитуры и другие интерактивные системы, которые сегодня используют профессиональные музыканты от Джошуа Белла, Yo-Yo Ma и Питера Габриеля до «Ying Quartet» и «London Sinfonietta».

Можно ли рассматривать способность к музыке как универсальную человеческую возможность в том же смысле, как и языковую способность? Язык — неотъемлемая часть жизни в любой семье, и практически все дети вырабатывают «языковую компетенцию» (в терминологии Ноама Хомского) к четырём-пяти годам. 5*

5. Есть несколько исключений — некоторые дети с аутизмом и с врожденной афазией. Но большинство, даже дети с явными неврологическими проблемами или проблемами в развитии владеют функциональной речью