My December
Шрифт:
Но то, что разрывало сердце, было намного глубже.
Она не увидела его в последний раз, когда их чемоданы были на скорую руку собраны, и Малфои покинули страну.
Она действительно не увидела его.
Даже не попрощалась.
Черт.
И ей казалось, что это сносило голову каждый раз, когда она пыталась вспомнить его лицо. Прорисовать в своем сознании его глаза. Прочувствовать его запах.
Бледная кожа. Серые глаза, длинные светлые ресницы. Маленькие родинки. Платиновые волосы.
Все было слишком далеко и недоступно до нее.
Потому что, протянув руку, она не дотрагивалась до его тела. Наклонив голову, не клала ее на его плечо. Пустив слезу, не чувствовала сильные руки у себя на талии.
Его не было. Как и ее целиком. Ее полностью.
1998
Снег застилал улицы красивым одеялом. Ноги ступали по тропинке, и громкий хруст раздавался снизу. На домах висели гирлянды, остролисты, стояли зеленые елки во дворах. Магазины светились, а вывески зазывали скупиться перед великим праздником.
И она тоже приобщилась к всеобщей радости в преддверии Рождества. Закупила кучу подарков родственникам, друзьям и даже побаловала себя новогодней покупкой. Не понятно почему, но ей присмотрелась желтая пижама с Санта-Клаусами на груди. По крайней мере, Ленни оценил.
Он, как раз, сейчас сидел и смеялся над милыми рисунками, держа в руках приятную ткань.
— Это действительно мило. Особенно для тебя, — он улыбнулся широкой улыбкой, откладывая покупку в сторону.
Почти широкой улыбкой. Потому что она давно перестала быть таковой.
Сейчас она стала вымученной, неестественной. Настолько, что можно было точно понять, что человек болен какой-то болезнью.
— Что значит “особенно для тебя”? — она усмехнулась, сложив пижаму в пакет. Села на стул около кровати Ленни.
— Кажется, это первое Рождество, когда ты ожила и купила что-либо, после того, как… — он запнулся, виновато посмотрев на нее.
…Драко уехал.
И до сих пор не вернулся.
— Ну, да. Не могу до сих пор поверить, что все закончилось.
Хотя в ночных кошмарах все только начиналось.
Побеги, убийства, вечный страх. Их, с Гарри и Роном, розыск. Смерть Дамблдора, постоянные ужасные новости.
Все это было так долго, что она и не надеялась выйти из этого ада живой. Однако война, которая длилась около года, пришла к концу, когда светлая магия убила Темного волшебника. Когда, наконец, она могла выйти на улицу, не скрываясь ни от кого. Когда могла делать то, что хочет, и жить так, как хочет.
Хотя, последняя фраза вряд ли подходила под ее жизненное описание последние семь месяцев после конца войны.
Потому что жить, как бы ей хотелось, не получалось.
— Это было трудное время для всех нас, — он положил руку на ее худые пальцы и несколько раз погладил. — Но мы пережили. И, знаешь, что остается
— Что? — улыбнулась она.
— Жить. И радоваться тому, что все плохое позади.
Она несколько раз кивнула головой, соглашаясь.
Жить — слово, которое она проклинала еще два года назад, ходя по школе, мрачнее тучи. Потому что первый период, когда уехал Драко, казалось, прожить радостно невозможно.
Быть в их Башне, сидеть в их гостиной, спать в его комнате.
Все это мраком висело над ней, каждый раз сгущаясь. И, казалось, что выбраться оттуда нельзя.
Никак. Никогда.
— Ты принесла мне книгу?
— Да, конечно, — она несколько раз моргнула глазами, смахивая появившиеся слезы от воспоминаний, и достала из сумки красивую книгу в золотой обертке.
— Тогда я готов слушать, — рука слетела с ее, и парень опустился вниз, принимая лежачие положение. Он закрыл глаза, под которыми образовались черные синяки, и вздохнул.
Она читала ему уже четвертый месяц подряд. Это могло быть что угодно: начиная от истории, закачивая красивыми стихами, которые терзают душу.
Она читала ему каждую субботу, потому что он нуждался в этом. Ленни до невозможности любил поэзию, но его болезнь стала слишком быстро побеждать организм, и…
…и он был даже не в состоянии раскрыть книгу и прочитать то, что в ней написано. Потому что приступы случались слишком часто, и ему приходилось по несколько часов приходить после них в себя.
Она даже несколько раз видела, как это происходит.
Вначале он судорожно вдыхал воздух, хватаясь за край кровати дрожащими руками. Затем его глаза наливались кровью, и ярость была видна в них. А потом случалось что-то непонятное: он рушил мебель, бил ногами по тумбочкам, стучал кулаками по кровати, пытался выбить окно. Кричал, психовал. Садился в угол комнаты и рыдал, а затем начинал истерически смеяться. Он рвал на себе одежду и пытался убить сам себя, душа, ударяясь головой об стену или же стараясь больнее вбить что-то острое в висок.
Когда лекари прибегали, чтобы привязать его, он приходил в еще большее бешенство. И мог пройти не один час, чтобы он успокоился, закрыл глаза и заснул на некоторое время. А когда просыпался, становилось еще хуже.
Ленни называл это “что-то, что сидит внутри меня. Что-то, что в сто раз сильнее меня и всех вас”. Эта и была страшная болезнь, которая съедала его. До такой степени, что прошлого человека и не осталось.
Но он старался. Так старался вернуться к прежнему себя, что лекари не понимали, как болезнь не убила его до сих пор. Потому что это было невозможно — то, насколько сильно Ленни хотел жить. То, насколько мужественно он боролся за то, чтобы стать тем, кем он является на самом деле.