Мы долгое эхо
Шрифт:
В апреле 1979 года Анна Герман приехала на двухмесячные гастроли в СССР. В один из дней с Анной встретился Антс Паю – журналист из Эстонии, который записал с ней интервью. Это интервью сама Анна назвала «исповедью». Оно стало одним из последних интервью Анны Герман в СССР. К счастью, запись интервью сохранилась. Текст публикуется впервые и полностью.
– Пани Анна, ваша программа называется «Песни о любви». Почему вы выбрали такое название?
– Вы спрашиваете, почему именно о любви? А разве есть на свете чувство важнее, чем то, которое нас не только греет, когда мы его ощущаем от любимого человека, но и заставляет нас действовать? Я пришла к такому заключению, когда сидела дома и думала – каким будет сольный концерт, когда нет конферансье, только я одна выхожу на сцену к моим слушателям и говорю о том, что меня интересует, волнует?
Я ищу в моих слушателях по ту сторону сцены отклика. Я хочу как можно лучше, красивее спеть им то, что у меня на душе. Может быть, это также откликается и в других сердцах – тех людей, которые сидят там, в темном зале и тихонько меня слушают.
Наш мир теперь очень суетливый, нам даже некогда сказать самому близкому и дорогому человеку, который рядом с нами живет, что мы его любим. Или поцеловать, или обнять, когда он с работы приходит. Страшно много вещей важных, которые надо сразу же, тут же решить – но ведь самое важное уходит на задний план. И поэтому, когда я уже могу стать «владыкой» на два часа людей, их сердец, их внимания, я решила, что не буду петь ни протест-сонгов (хотя я не против этого, они нужны), ни разных других очень важных песен… Просто я буду петь про любовь!
Мы с этим чувством рождаемся, приходим в этот мир и посмотрите – независимо от того, директор ли это или министр, страшно важный или простой
Так я думала и так собрала такие песни – ведь их не может быть в программе слишком много, хоть и два отделения – о самой нужной любви в нашей жизни. Это-возлюбленный или возлюбленная, потом ребенок – наша кровь, наше сердце, ему посвящаем все лучшее, что у нас есть в наших сердцах, в нашей голове, в нашем умении… И Родина, конечно! Это место, которое я сама старалась понять, но так и не получилось. Почему именно тогда, когда я была в солнечной, веселой, прекрасной Италии, только три месяца была всего-навсего, я так страшно хотела обратно домой, под это синее, свинцово-серое небо Варшавы. Мне ведь там было хорошо, меня ждала большая карьера, друзья были – люди, которые тоже любили музыку, понимали меня, и все-таки мне страшно хотелось домой.
Я понимаю, что во время войны люди отдают жизнь за Родину – это понятно. Ведь это земля, где ты родился, она в тревоге и тогда нужно отдать все, чтобы обрести независимость и свободу, мир… Это я понимаю, но почему в мирные времена, когда все в порядке, когда все хорошо – почему так страшно хочется именно на этот кусочек земли? Обратно. И там быть. Такие песни в моей программе занимают немалое место. Судя по реакции людей, нам нужны эти песни – про любовь…
– Если позволите, задам такой вопрос: сейчас ваша тяга к дому, к Родине – особенная, ведь там ждет вас маленький сын. Что в осмыслении любви, в осмыслении чувства как такового вам как женщине дало рождение сына? И что вы скажете тем женщинам, которые колеблются – нужен ли ребенок или нет?– Говорят, что есть материнский инстинкт, что приходит время, когда женщина чувствует, что обязательно нужно иметь ребенка. Я не могу сказать, что со мной так и было. Я была очень взволнованна, боялась – смогу ли я полюбить своего ребенка так, как пишут в книжках, чтобы было так, как надо! Я спрашивала у своих подруг, у которых были дети: «Скажи, какое это чувство? Как оно приходит? Когда? Когда он еще не родился или после появления на свет? Через год или через два? Когда?»
И когда потом мне медсестра на второй день принесла моего ребенка, я забыла свои сомнения, свои мысли и первое, что мне пришло в голову – как же медсестра принесла ребенка – ведь в коридоре должно быть очень холодно, там сквозняки, а она его принесла с открытой головкой. И потом только, когда я уже была дома, поняла, что в этом-то, наверное, и есть эта любовь, когда мы очень беспокоимся, чтобы нашему малышу было хорошо.
Сейчас, когда уже прошло три года и я могу снова выезжать на гастроли, я задаю своему мужу вопрос: весел ли наш сын? Я не переживаю за то, что он сыт – кушать ему дают вовремя. Но весел ли он? Хорошо ли ему на этой земле, хорошо ли ему в своей собственной семье? Недавно он был в гостях у своей бабушки, и она ему предложила переночевать у нее. Ему тогда еще трех лет не было и он ей ответил: «Нет. Ведь у меня есть свой дом». И это было необыкновенно радостно для меня.
Нельзя о своем ребенке думать как о собственности, как о мебели. Это живой человек, совершенно отдельный. У него свой мир, свои понятия обо всем. Наше родительское дело – постараться следить за тем, чтобы он себя с нами хорошо чувствовал, чтобы те четыре стенки, в которых он родился, он считал своей семьей, своей пристанью. Как корабль приплывает к пристани после плавания.
Три года я оставалась без концертов, так как старалась все это время уделить ему внимание, всю мою любовь (как у нас по-польски говорят Vitamina M – любовь матери). Эти первые несколько лет в жизни человека, говорят, самые важные. И может быть, мне немножечко удалось, чтобы он полюбил нас. Это очень важно. Это не долг ребенка любить нас. Не потому что ты мой сын и ты должен меня любить. Это надо заслужить. Спокойствием и тем, чтобы ему оставить свободу и в тяжелых случаях быть ему опорой. Если он сам полюбит, если сам захочет, тогда он сам придет домой, тогда не будет искать развлечений в мире (хотя они и нужны). Нужно, чтобы у него был этот важный порт, куда он может вернуться даже больше всего тогда, когда ему трудно.
Еще вернувшись к вашему вопросу, я хотела бы сказать, что мои знакомые говорили, что тем, кто работает на сцене, вообще не надо иметь детей, потому что это меняет психику, особенно женскую. И что уже нельзя в полную силу отдаться искусству, посвятить себя сцене. Дойти до больших результатов можно только тогда, когда себя полностью посвящаешь чему-то… В какой-то мере, это правда. Я теперь стала «пленницей». Теперь я делаю свою работу с такой же любовью, у меня, наверное, даже другая глубина открылась – но я беспрерывно моими мыслями там, дома, около него. Я уже не тот свободный человек. Но с другой стороны, это такое ощущение, которого если нет в жизни женщины, это очень жалко.
– Пани Анна, разрешите задать еще один вопрос, чтобы попытаться «раскрутить эту катушку». Вы сказали, что вы уже не такой свободный человек, у вас есть стремление скорей вернуться домой. Не думали ли вы, что через рождение ребенка, через это обновление, через ощущение себя женщиной – вы получили гораздо большее освобождение. Мне кажется, что долг перед природой вами выполнен. Должно быть, это дает человеку какой-то внутренний заряд к обновлению. Или я ошибаюсь?
– Нет, вы совсем не ошибаетесь. Скажу больше: рождение ребенка делает женщину молодой и красивой (смеется). Конечно, работа на сцене предполагает свободу мыслей – нужно много работать над текстами, над тем, чтобы создать не легкие танцевальные песни (их легко спеть, даже думая о чем-то другом), а задушевные, которые меня волнуют.
Меня часто спрашивают: «Когда вы поете «Sonny boy» или другие похожие песни, вы наверное думаете о вашем сыночке?» Неправда! Я ни о ком и ни о чем не думаю. Думаю только об образе, который я в данный момент создаю и хочу всей собой передать моим слушателям. Тут нет места моим личным делам, моим личным сантиментам.
Когда я сказала, что я не свободный человек, я имела в виду, что я не могу все свои силы отдать только своей работе, творчеству. Но когда я выхожу на сцену, я не помню ни о чем и делаю на сцене только то, что меня в данный момент очень интересует, волнует. Именно поэтому у меня концертов становится гораздо меньше, чем раньше, когда я была вольная птица и могла петь, когда мне только хотелось. А теперь надо немножко и от дома отдохнуть, хотя я, конечно же, всегда с удовольствием рассказываю сыночку о мишке, который приехал на санях, а все думали, что это генерал – он так сильно от этой сказки смеется!
Чтобы выйти на сцену, надо все с себя сбросить и начать работу совсем другую, чем домашний мир.
– Мне кажется, в вашем ответе есть тема следующего моего вопроса вам: что изменилось в подборе текстов и мелодий, которые вы готовите к своим будущим концертам? Был период, когда вы были «вольная птица», а теперь вы, осмелюсь сказать, «спелая» женщина. Произошла ли переоценка своих внутренних ценностей?
– Это как исповедь, ваше интервью. Я вообще веселый человек. Например, страшно люблю танцевать, петь. Но со временем, когда человек уже, можно сказать, не в школьном возрасте (мне очень понравилось в одном советском фильме герой говорит: «Ну и что же, что у нас седые виски, в душе ведь мы молоды. Просто окружающие этого не видят»), что-то меняется… Время течет, и каждый из нас ежедневно изменяется. Раньше я об этом старалась не думать. Но теперь после того как я побывала в родильном доме, где я вдруг увидела рядом с этим огромным счастьем женщин, державших в руках своих детей, огромное горе – когда около меня лежала молодая доктор, у которой девочка умерла через три часа после рождения. Меня это очень поразило – я раньше думала, что роддом – это место, где приходят на этот свет маленькие розовенькие красивые дети, оказалось, что это место, с другой стороны, самое ужасно, что там уходят те, которые не успели придти в мир. Это откликнулось в моей психике, поэтому я включаю с охотой в свой репертуар песни, говорящие о том, что надо радоваться жизни на этой земле, но нельзя забывать о том, что дни наши сочтены. Когда-нибудь где-нибудь, несмотря на то, что нам еще двадцать или уже восемьдесят лет, придет этот последний день… Это то, что я увидела в роддоме.
Но это закон жизни – так всегда было и всегда будет. Поэтому я сочинила мелодию на сонеты Горация, который больше 2000 лет назад написал прекрасные строчки. Эту песню я очень часто пою и этой песней заканчиваю свою программу (речь идет о песне «Радуйся жизни» («Не жди завтрашнего дня»). – Ред.). Она– Появились ли в вашей жизни новые поэты и композиторы, с которыми вы работаете сейчас, с кем не работали раньше?
– На самом деле я вообще не собиралась становиться певицей. У меня была другая цель – я закончила геологию, я должна была узнавать о тех кладах, которые скрывает наша Земля и которые позволяет нам иногда добывать. Когда я только начинала, я еще не знала, чего я хочу – я просто пела то, что мне дарили, что меня просили петь. Потом произошел перерыв, который у меня из жизни забрал много лет – почти шесть лет, пока я совершенно с полной физической и психической силой собралась. А годы идут…
Если человек хочет работать на сцене, он обязательно должен иметь коллектив музыкантов, с которыми он интенсивно и постоянно работает. Из-за самочувствия я долго не могла этого наладить. Потом родился мой Збышек, и я отреклась от всего на более чем три года. Так получилось, что такого коллектива, с которым я могла бы искать новые песни, работать над ними, у меня до сих пор не было, и нет. Поэтому все, что я делаю – это мои собственные, личные порывы, это импровизация. Я конечно об этом не говорю со сцены – зрителя это не интересует. Я все должна сама делать – и текст подобрать и музыку (или сама иногда напишу или попрошу друзей), надо собрать программу, найти зал и провести репетицию. А репетиций для такого сольного концерта, конечно, очень мало выходит… Жалко, что так получается, но другого выхода нет…
– Продолжая мысль, у меня такой вопрос: вы подбираете песню по содержанию. Расскажите, что вас должно тронуть в словах песни, чтобы вы пропустили ее через себя. Ведь, как известно, песня рождается три раза – у поэта, у композитора и у певца. Что такого должно быть в песне, чтобы вы могли ее как исполнитель дополнить, родить заново?
– Иногда мне приносят песню, я слушаю и понимаю, что и текст хороший, и музыка интересная, но она не для меня написана. Это чувствует каждый исполнитель, просто об этом не всегда удобно сказать в глаза композитору или автору текста. Каждый исполнитель должен знать – может ли он убедить этой песней слушателей. Потому что я, например, могу выйти на сцену с какой-нибудь песней лишь тогда, когда я сама в первую очередь убеждена, что тема, проблема, содержание этой песни нужно или важно кому-нибудь – стоит ли иначе людям голову морочить… Во-вторых, эта песня должна мне не просто понравится, она должна «срастись» со мной. Очень часто люди думают, что это я о себе пою. Это меня радует. Только тогда это имеет смысл. Раньше я в песне больше интересовала мелодической линией, где можно блеснуть вокалом. Теперь на первое место выдвигается содержание. Вы же сами сказали, что я теперь зрелый человек – так что я должна думать. Если мысль поэта мне понятна, если я могу ее спеть так, как свою собственную – тогда эта песня будет иметь резонанс у слушателя. Ну а если к тому же еще хорошую мелодию добавить – то тогда «бисы» обеспечены.
– Вы еще раз употребили понятие «зрелость», «спелость». Хочу узнать, если возможно, существует ли у певцов какие-то определенные песни как показатели определенного уровня «спелости»? Мир был покорен вами песней «Танцующие эвридики». С тех времен многое изменилось в мире, в вас. Не кажется ли, что следующим рубежом для вас стала песня «Надежда»? Не находите ли вы какую-то связь между этими песнями? Или это случайность?
– Нет, связи никакой нет. Песня была написана в другой стране, в другое время и другим автором. Связь может быть только такая, что и «Эвридики», и «Надежда» стали «моими» песнями! До сих пор, хотя уже прошло 15 лет, зрители просят эту песню. Даже сегодня в зале ее просили. А у меня с этим ансамблем как раз не было ее в репертуаре – мне было жалко, что я ее не спела… «Надежду» мне подарила Александра Пахмутова на стихи Николая Добронравова. Ее мне прислали мои друзья из «Мелодии» в Варшаву. Она мне очень понравилась и в свой первый приезд после этого в Москву я ее записала. Там было несколько песен, но содержание песни «Надежда» – универсальное, оно всем подходит. В тексте затронуты такие темы, которые людей очень волнуют – разлука, как понять друг друга, радости, которые дарят нам жизнь. Я ее спела и, могу похвалиться, эта песня стала очень популярной, пели ее также многие другие исполнители, но мне очень было приятно, когда я недавно летела на Дни польской культуры в СССР, и со мной рядом в самолете сидел наш первый польский космонавт – пан Хермашевский. Он очень приятный, очаровательный человек – нормальный, веселый ласковый – он летел с женой и своим сыном – он мне рассказал, что именно у космонавтов есть традиция, что перед тем как они улетают, они садятся и в спокойствии просят послушать как раз эту песню. И, несмотря на то, что ее записали очень многие – слушают только в моем исполнении. Тут уж я была страшно гордая, хотя это не в моей натуре! Это очень важно, что люди, отправляясь в полет, не зная, вернутся ли они оттуда, в последние минуты на земле они хотят именно эту песню услышать. В этой песней есть обещание, что все будет хорошо – наверное, поэтому они ее и выбрали.
– Хотел спросить вас о творческих планах. Что в вашем творческом «тайнике» еще спрятано для слушателей? Какие поездки предстоят? Насколько я знаю, например, маленькие прибалтийские страны – это пробел на вашей гастрольной карте…
– Вы такой очаровательный человек, что теперь, когда вы задали этот вопрос, я чувствую себя виноватой, потому что я сама просила «Госконцерт» отправить меня куда-нибудь погреться на солнышке. У нас в этом году в Польше была страшно холодная и снежная зима и я очень замерзла – у нас лопались трубы, не было воды, снег засыпал все машины, наши бедные мужчины не ездили на своих «возлюбленных» машинах, так как их откопать невозможно было… Страшно было… Поэтому я попросила, если возможно, отправить меня туда где теплее. Вот если бы я вас раньше встретила, я бы попросила послать меня на холодное Балтийское море. В эту поездку я поеду в Среднюю Азию. Гастроли закончатся в Ташкенте, где сейчас (хоть всего лишь половина апреля) – там уже 30 градусов. Это меня, конечно, радует. Я теперь раз в году выбираюсь из дому и думаю, что в следующем году я попрошу «Госконцерт» позволить мне увидеть ваш край, потому что он стал мне очень близким, очень интересным, я очень хотела бы для ваших людей, для ваших слушателей спеть и выдержать еще один экзамен.
– Мы знаем вас как исполнительницу, как композитора. Но совсем мало или даже почти ничего не знаем о вас как о писателе. Что толкнуло на этот путь и будет ли продолжение?
– Нет, я не писатель… И никогда не буду… Это просто было такое время, когда мне пришлось написать книжку. В 1967 году я подписала трехлетний договор с итальянской фирмой грамзаписи и поехала туда работать. Но там чтобы стать «товаром», который будут покупать, нужно очень много сделать: надо сниматься на телевидении, фотографироваться, надо бывать в домах моды, давать бесконечно интервью. И потом, когда люди о тебе немного узнают, можно приступать к записи пластинки. Все это было сделано, и я в Неаполе записала свою пластинку с неаполитанскими песнями, приняла участие в фестивале Сан-Ремо, сделала большую программу с Доменико Модуньо на телевидении, после чего должен был начаться цикл концертов. Но после первого концерта случилась катастрофа. Мой водитель, он же пианист, ехал на своей машине, он просто заснул за рулем и – случилась катастрофа…
После этого происшествия я была около пяти лет дома, пока все не встало на свое место. Мой позвоночник остался цел, поэтому я после долгих лет реабилитации и гимнастики вновь пою на сцене и как будто бы ничего не видно. Правда же, не видно? (смеется). Но когда я еще лежала в кровати, когда дни тянулись, мне нужно было чем-то заполнить это время. И я попробовала на стихи моих друзей придумывать музыку. У меня музыкального образования нет, но есть какая-то интуиция…
И так как я получала очень много писем и из Италии, где меня успели узнать, и из Польши, где все были очень взволнованны этим случаем, я придумала, что напишу книжку и тем самым отвечу на все вопросы. Так и сделала! Вот и весь писатель!
– Как вы думаете не придет ли период, когда вам захочется написать книгу для своего сыночка – начиная с того момента, когда в роддоме вы поразились халатности медсестры, принесшей вашего ребенка с непокрытой головой и до того момента, например, как он вместо слова «мама» произнес слово «папа». Не рождалось еще таких мыслей?
– Збышек-старший мне постоянно говорит: «Надо записать, как он то или иное сказал, а то потом забудем. Чтобы потом посмеяться, когда он вырастет и прочитает это». Но вы сами знаете, что у нас нет времени. Я не могу бросить кухню, когда я там что-то варю, и пойти искать ручку. А Збышек у нас все ручки или поломал или исписал. Пока я найду, куда это записать – или тетрадку или блокнот – у меня на кухне выкипит суп…