Мы дрались на бомбардировщиках. Три бестселлера одним томом
Шрифт:
Он говорит:
– Командир, у меня есть шоколад, съешь шоколадку – может быть, полегче будет.
Я перекусил. Летим дальше. Отбомбились нормально. И это был последний боевой вылет, в ночь на 1 мая 1945 года. И практически вся дивизия летела пьяная, потому что все выпили хорошо.
– Днем летали?
– Два раза. На Кенигсберг и на Айдлих-Капорн. В диковинку было днем полететь. Мы и строем-то разучились ходить. У нас был полярный летчик Жора Самохин, он вообще никогда строем не летал и весь строй разогнал. Так мы бардаком и пошли на Кенигсберг. В этом налете участвовало примерно 500 самолетов авиации дальнего
Я говорю:
– Вася, только смотри, чтобы на тебя не упали чужие бомбы.
А такие случаи были. Например, дважды Герою Тарану пробили крыло бомбой.
И еще наши истребители носятся вокруг, хулиганят. А мы шарахаемся из стороны в сторону. Потом тоже днем полетели на Айдлих-Капорн. Это между Пилау и Кенигсбергом какой-то населенный пункт. Там высота небольшая была. Отбомбились. И я вижу, какая-то колонна лесом идет. А у меня четыре пулемета. Я нажал на все гашетки – и по этой колонне. Никого не предупредил.
Штурман из кабины выскакивает и по лазу ко мне:
– Командир, что случилось?
– Видишь? Стреляю по колонне!
– Почему меня не предупредили?
Да вот не предупредил – увидел колонну и решил по ней пострелять.
После первомайского вылета нам дали задание днем лететь на Либаву. Мы готовимся, подвешиваем бомбы, нам дают задание, а погоды нет. Идут вторичные фронты. Нам все время дают отбой, отбой, отбой. И так нас продержали до 9 мая. А 9 мая утром пальба, шум, гам. В Барановичах стоял бронепоезд, и он заухал из своих пушек. Конец войне!!!
Стрелки побежали, начали стрелять изо всех пулеметов, все кричат:
– Ура!!! Ура!!! Ура!!! Война закончилась!!!
Состояние было необыкновенное. Очень трудно это описать: столько переживаний и в то же время такой стресс.
Нам дают задание:
– Всем экипажам сдать личное оружие, снять вооружение с самолетов. И всем трем полкам в 9 часов вылететь в Москву. (В дивизии уже было три полка: 746-й, ставший 25-м гвардейским, наш 890-й (гвардейским не стал потому, что заместитель командира полка подполковник Илюхин на Пе-8 тормознул на посадке и сделал полный капот. Самолет, конечно, разбился, но люди все остались живы. И даже впереди штурман-навигатор живой. Хвостовой стрелок такую дугу описал, шлепнулся, но тоже остался живой) и 362-й.)
В 12 часов прилетели в Москву на аэродром Остафьево возле станции Щербинка. Там стояла транспортная дивизия на Си-47. Они обеспечивали наши комендатуры и летали на Берлин. Нам всем – и транспортной дивизии, и нашей – дают задание:
– Товарищи, сегодня с 22.00 до 22.15 в городе Москве будет произведен наземный салют. После наземного салюта в 22.15–22.30 мы производим салют с воздуха. С высот 1500–2500 метров над Садовым кольцом. Подготовьтесь!
Надо было набрать ракетницы. Какие команды, сигналы – обо всем этом договорились так: командир летающей группы будет командовать: «Залп!» Все по этой команде будут стрелять из ракетниц – два стрелка, радист и штурман.
И нам сказали:
– Взлет в 21.00. Потренируемся над аэродромом и потихонечку к Москве.
Взлетаем, над аэродромом облачность 1000 метров. Нам дают команду идти на Москву, а там потихонечку после салюта вписываться над Садовым кольцом по своим эшелонам.
Мой эшелон был самый последний – 2500 метров. Другие – 1500 и 2000 метров. Летали мы до этого ночью, вся земля была темная. Кое-где были пожары, но это очень редко. Кое-где были прожектора – в основном на аэродромах, от прожектора до прожектора мы летали – это была
В общем, ориентировка в основном была визуальная. А тут все горит. Москва – это чудо, вся в огнях. Вокруг окружной железной дороги стояла тысяча прожекторов. Все горит. Мы включили все свои огни, все, что горело, мы включили. Носимся – сотня самолетов, как бы не столкнуться. Наземный салют – это тоже чудо. Вспыхивает море огней, фейерверк, разноцветные шарики. Потом они медленно гаснут, потом опять. В течение 15 минут мы наблюдали чудесное зрелище. Было прекрасно видно. Мне было трудновато, потому что на высоте 2500 начался дождик, уже облачность была на самом пределе. Все равно носились мы 15 минут, стреляли. Конечно, никакой команды. Все на внешней связи орут. Получился бардак. Короче говоря, заряжай и стреляй как хочешь. Хорошо получилось у Си-47 – там народу много. У них были хорошие ракеты. У нас было поменьше народу, и мы были высоко, и нас было плохо видно. Короче говоря, мы там открутились, отстреляли и пошли на посадку.
Я говорю:
– Вася, нас тут могут убить. Давай еще кружочек сделаем вокруг Москвы. Торопиться не будем.
У нас было много москвичей. У них семьи были в Москве. Все пытались попасть на последнюю электричку. А нам торопиться было некуда. Мы сели последними.
Инженер эскадрильи Вакаев нас за грудки схватил:
– Эх, из-за вас я опоздал на электричку!
В этот великий праздник, в этот День Победы, единственная наша дивизия – летный состав, во всяком случае, – была абсолютно трезвой. Мы ни грамма в эту Победу не выпили – ни грамма и никто. Зато на следующий день нас отпустили в Москву: посмотреть, погулять. Я, как более просвещенный человек, говорю:
– Ребята, пойдем в Большой театр.
А чего нам? Пошли в Большой театр. Мы представились – мол, так и так, салют давали. А нам ответили:
– У нас нет билетов. Но давайте мы вас устроим в филиал Большого театра.
Я спрашиваю:
– Как, ребята, пойдем?
– Пойдем, командир.
И вот мы все шестеро пошли в филиал Большого театра. Там шла «Травиата». Мои ребята застонали:
– Чего мы мучиться будем?! Пойдем лучше в кабак.
Мы посмотрели еще немножко и пошли в кабак: в ресторан «Москва» в гостинице «Москва». Приходим. Представились, сказали, что мы давали салют. А кому не скажешь об этом, все нас приветствовали, поздравляли с победой, с салютом.
А в «Москве» была коммерческая водка – 40 рублей за 100 граммов. У меня оклад был примерно 2500 рублей. Мы взяли 4 бутылки водки и 4 буханки хлеба (буханка стоила 500 рублей). Накушались мы там так, что еле добрались до Курского вокзала, чтобы ехать на Щербинку. Доехали, а как добирались до казарм, уже не помню.
На следующий день, 11 мая 1945 года, полетели домой, в Барановичи. Летели, хулиганили, конечно. Всю дорогу до Барановичей на бреющем. Колхозники уже землю пашут, а тут такая дура! Падают навзничь. Над самой землей неслись. У нас один летчик дохулиганился. Полетели в Новодугино, это аэродром в Вязьме, на заправку. А там этого летчика когда-то сбили и его спасла учительница – отвела к партизанам. И вот он стал крутиться вокруг ее дома, зацепился за него и упал, разбился. Так что шутить особенно было нельзя.